Действующие персонажи повести предоставляют читателю выбор на собственный вкус. Это и древний охотник, вынужденный принять нетривиальное решение, идущее вразрез с нормами племени. И петербургский преподаватель начала 21 века, вполне "состоявшийся", часто приглашаемый в телестудии и на радио спикер. Неожиданное решение, которое он принимает, приводит к географическому пересечению этих персонажей на африканском континенте.
Первыми ушли большие звери. Такое бывало, и сначала никто в племени не чувствовал беспокойства. Затем исчезли птицы. Когда уползли змеи, а земляные норы покинули мелкие грызуны, старики стали качать головой. Они не помнили такой долгой и изнурительной суши. Не стало травы, не стало насекомых. Не только людям было нечего есть. И когда рыбацкие лодки раз за разом возвращались пустыми, когда запасы стали стремительно уменьшаться, среди людей племени начал растекаться страх. Мысли о тщательной экономии не были крепкой преградой: страх захватывал дом за домом. Так охотящийся леопард с легкостью настигает утратившую осмотрительность, ошеломленную внезапностью угрозы и потому оцепеневшую добычу.
Сновидение сменялось сновидением как сцены в телесериале для домохозяек, где выход на экран предыдущей серии, а также написание сценария и съемки очередной серии идут почти параллельно по времени. И сны были такими трогательными и пронзительно нежными. Снова все вместе – отец, мать, сестра. В следующей серии рядом его дети – еще маленькие, из далекого прошлого. Они смеялись и радовались подаркам. А в следующей – вместе собирались в поездку, на отдых, испытывая такое трепетное, подсвеченное утренним солнцем удовольствие от близости, от предвкушения, от благодарности…
Проснулся сам, не от будильника, так и не успевшего исполнить казнь, замаскированную бодрым мотивчиком музыкального звонка. Радость от встречи соскучившихся друг по другу людей была настолько сильна, что и разбудила Александра Петровича.
Медленно тающие образы мягко подсвечивали череду утренних ритуалов, повелевающих от имени истории. Территория, где общая и личная истории живут в ладу друг с другом: зубная щетка, душ, бритва, омлет. И неизменный лимон с чаем. Именно так он любил говорить себе. Это было наполовину в шутку, наполовину всерьез: «В таких деталях человек и определяет свою уникальность. Все пьют чай с лимоном, и только я – лимон с чаем».
Как многие до него, Александр Петрович не облекал свои взгляды и мысли в религиозные категории. И сейчас посмеивался, подшучивал над собой: «Вот, даже не знаю, кого поблагодарить за это утро. Ну, разве что коллегу, который позвонил вчера очень поздно, долго оправдывался неотложностью дела, и в завершение разговора пожелал доброй ночи».
По всему, как складывалось накануне, день предстоял очень наполненный. И в этом не было ни совпадения, ни случайности…
Выйдя из дома, Александр Петрович с удовольствием подставил глаза мягкому зимнему пейзажу – выпавший за ночь толстый слой снега во имя всеобщего равенства постарался стереть все различия, но пепельно-черные стволы непринужденно являли элегантную независимость кленов. Размеренными движениями лопаты Александр Петрович очистил выезд из гаража, одобрительно отметив, как отзываются мышцы внезапно подвернувшемуся, но необходимому делу.
Еще не прошло и полгода после покупки машины. Время достаточное, чтобы убедиться в ее возможностях, влюбиться и привыкнуть к комфорту. Звук работающего двигателя чуть угадывался, колеса уверено направляли машину по заснеженной дороге. Так ледокольный буксир с ласкающей глаз легкостью проводит корабль по недавно замерзшему льду.
Утренние автомобильные пробки были только в тех местах, где им и положено было быть. Лишь однажды пришлось воспользоваться плодами своей прежней любознательности и проехать через анфиладу сквозных дворов. В результате, Александр Петрович приехал к зданию, где находилась телестудия значительно раньше намеченного времени. Историческое здание с белыми колоннами. Летом колонны заменяли отсутствующие рядом деревья и излучали прохладу, а сейчас являли собой символы безмолвного арктического посольства. безликие стражники стужи.
Ему уже не один раз доводилось участвовать в разных передачах на радио и телевидении. И относился он к этим ситуациям, как к проявлениям неизбежности, как к добровольной общественной повинности. Повинности, отказ от которой означал бы позволение себе безразличия и надменности. В большинстве случаев ведущему нет дела до мнения приглашенного профессионала. – «Да, от журналиста требуется и понимание восприятия своей аудитории, и следование своей задаче. Это справедливо». Но, часто, позиция ведущего передачи – уже изначально жесткая, статичная. В ней Александру Петровичу отводилась роль ширмы, роль научного (а еще точнее – псевдонаучного) прикрытия для подтверждения, продвижения этой позиции. Сам он редко смотрел телевизор, и всегда удивлялся тому, как много знакомых людей говорили при встрече о своем впечатлении от передачи с его участием. С этим телеканалом Александр Петрович имел дело впервые – друг и «приложил руку» к приглашению, и уговорил. несколько слов по телефону, которыми он обменялся с редактором, давали надежду на то, что сегодня возможно одно из исключений.
Взгляд на часы. Колебаний относительно того, как распорядиться заработанной, но и внезапной свободой не было. Он пересек площадь по узкой, только что расчищенной тропинке. Потянул тяжелую дверь, доставшуюся маленькому кафе в наследство от эпохи императоров… Есть не хотелось. Но он любил это кафе, и всякий раз, когда оказывался в этой части города и рабочее расписание позволяло, неизменно заходил сюда. Почему? Объяснить возможно все, да еще и не одним способом. Правдоподобно, если предположить, что возникла зависимость от въевшегося запаха только что помолотого кофе, навечно поселившегося в стенах. А что, если только здесь использовали этот сорт? А что, если его ангел выбрал это кафе в качестве своего офиса? Кто знает…
Любимый кофе, «свое» место у окна. Напротив – панорамная фотография старинного городка с тщательной, словно придуманной нарочно асимметрией шпилей, черепичных крыш и булыжных мостовых. Как всегда в это время, посетителей было мало, всего двое – они сидели за отдельными столиками.
Молодой мужчина непонятного возраста. Иногда казалось, что это совсем юноша, нетерпеливый студент-первокурсник. Но когда он отвечал на телефонный звонок, голос звучал глухо, а движения были грузными и степенными. Его пальцы трогали клавиатуру ноутбука изредка и не ударами, а словно поглаживали. При этом, подобно вездесущим муравьям, они листали глянцевый журнал и что-то записывали в бумажном блокноте. Воплощение деловитости и собранности. И маленькое кафе, как и весь мир – декорации, в которых он репетирует драму своей жизни. И драматург, конечно же, он сам.