– Не скажи, – возразила Катя, – очень даже получился благоприятный гороскопчик. За малым исключением. Сатурн не дотягивал до нужной фазы.

– Сатурн? – усмехнулся Леон. Он не был астрологом, но знал, что семь планет Солнечной системы бессильны помочь экономической реформе, как бессильны возродить Фаэтон, мифическую планету между Землей и Марсом, которая будто бы была, да развалилась.

– Сатурн – свинец, – объяснила Катя.

– Со свинцом нескладушки? В нашей стране? Не верю!

– Свинец свинцу – рознь, – сказала Катя. – Есть астрологи, допускающие замену астральных элементов земными. Но это уже не классическая астрология. Неоастрология. Кстати, мама считает, что она имеет право на существование.

– Почему бы и нет? – Леон тоже не видел ничего предосудительного в существовании неоастрологии.

– Она просчитала этот вариант. Применительно к экономической реформе вышло: поставить на каждом предприятии солдат, чтобы по окончании рабочего дня расстреливали тех, кто не справился с нормой. Ну и, конечно, ввести смертную казнь за все виды хозяйственных преступлений: срыв поставок, сроков исполнения, неразгрузку, сокрытие продуктов, нарушение технологии.

– Вот как? – Леон подумал, что Катя над ним издевается. – И дела пойдут?

– Еще как, – серьезно ответила Катя. – Это ложь, что ужесточение ничего не дает. Страх – отличный двигатель экономики и… вообще всего на свете. У нашей страны есть шанс совершить экономическое чудо, прорваться в двадцать первый век. Только надо спешить, пока Сатурн не в полной фазе, потом будет поздно.

– Но ведь это уже было, – возразил Леон.

– Ну и что? – пожала плечами Катя. – Астрология – наука повторений. Различия повторений – в степени последовательности. С последовательностью-то у нас как раз и плохо.

– Член президентского совета одобрил? – Леон подумал, что, если бы страной управляли не коммунисты (неважно, действующие или бывшие), а астрологи, было бы еще хуже. И еще одна мелькнула мыслишка: а может, коммунисты на самом деле никакие не коммунисты, а тайные астрологи, точнее, неоастрологи? Разве придет в голову нормальным людям – не коммунистам и не астрологам – осушать моря, поворачивать вспять реки?

– Не знаю, – ответила Катя, – он сказал: последнее слово за президентом.

– А если они не решатся подменить астральный свинец земным? – Леон так заинтересовался перспективами экономической реформы, что забыл, что надо целоваться.

– Тогда им вообще не следует браться за реформу, – безжалостно произнесла Катя. – Чем быстрее они уйдут от власти, тем им же будет лучше.

Леон не шел в своих мыслях дальше поцелуев. Не предполагал менять земной свинец на свинец астральный. Но вдруг понял, что поцелуи не предел. Конец одной перспективы означал начало следующей. «И так будет с ружьем, – зачем-то подумал Леон, – этот процесс бесконечен».

– Значит, я был прав, – пробормотал он.

– Прав? – широко распахнула глаза Катя. – В чем? «Что я могу предпринять на лестничной площадке, куда в любую секунду могут приехать на лифте?» – стиснул зубы Леон.

– Что бросил бутылку в этого гада!

– Ты же не виноват, – улыбнулась Катя, – что у тебя не было гранаты.

Леон увидел взлетающий в огне и дыму черный лимузин, себя, блистательно отстреливающегося от охранников, спланированно уходящего к набережной, где на спуске рокочет катер с верной Катей Хабло за штурвалом.

Лестница ожила, наполнилась звуками. Хлопала подъездная и щелкали замками квартирные двери, непрерывно сновал лифт, внутри трубы мусоропровода пролетал мусор.

Какая-то компания устроилась на лестнице несколькими этажами ниже. Доносились скрыто хихикающие, давящиеся голоса. Леон знал, какие темы обсуждаются такими голосами. Показались знакомыми и сами голоса.

Они устремились вниз по лестнице, миновали несколько пролетов, пока не увидели сквозь сетку лифтовой шахты двух девиц из восьмого «А», а вместе с ними парнишечку, кажется, из шестого.

Уши у парнишечки пылали.

Забыть этот ушной огонь было невозможно. Недавно парнишечка отважно затянулся «Беломором» в школьном туалете, и точно так же запылали у него уши, а из глаз хлынули слезы. Но он сдержался: не закашлял, не зарыдал.

Оказался волевым парнишечкой. Вот только волю воспитывал не так и не там. Хотя кто знает, как и где надо воспитывать волю?

Девицы, в обществе которых он в данный момент находился (воспитывал волю?), были из тех, что, загадочно улыбаясь, слоняются по улицам, не возражая, если в хвост пристраиваются ребята. Фамилия одной была Рутенберг, ее звали Рутой. Другой – Савенко, ее, естественно, Савой.

Леон еще не вник в суть разговора, а уже понял, что есть отчего пылать парнишкиным ушам, так щедро уснащали Рута и Сава свою речь матерщиной. Притом что тема как будто к этому не располагала. Они разгадывали кроссворд.