Но как сказать такое людям, которых знаешь с детства, которые любят тебя и гордятся тобой? Да и кто я такой, чтобы судить, что такое хорошо, а что такое плохо? Я мог и ошибаться. Ни одно большое дело не обходится без коктейля из пота, крови и дерьма, только об этом не принято особенно распространяться.

Так или иначе, я больше ничего не сказал, а только вернулся на свое место. Зал вновь захлестнула волна аплодисментов. И тогда я понял, что сделал все правильно. Я сказал именно то, что люди ХОТЕЛИ УСЛЫШАТЬ, и они остались довольны.

Затем мои земляки ринулись на сцену, и началась кутерьма с пожиманием рук, поцелуями, похлопыванием по плечу, бесконечными вопросами, радостными восклицаниями…

Когда я наконец выбрался наружу, оказалось, что уже наступила мягкая летняя ночь. О такой я мечтал с первого же дня полета, но сейчас у меня не было сил, чтобы наслаждаться этим обволакивающим, возбуждающим теплом.

Отец хотел отвезти меня домой на автомобиле, но я сказал:

– Нет, папа, поезжай один, я пройдусь пешком.

Наша ферма располагалась в паре миль от поселка, но в детстве я всегда ходил в школу более коротким путем, через ферму старика Хеллера. И сейчас мне захотелось вновь вернуться этой дорогой. Отец не стал возражать – он, как всегда, понял меня.

Я неспешно шел по Маркет-стрит, и по обеим сторонам мимо проплывали старые вязы и клены. Пахло цветами, растущими на газонах вдоль дороги.

Когда я проходил мимо дома ветеранов, то встретил Хода Эванса, механика из гаража мэрии. Как всегда в субботнюю ночь, он здорово наклюкался и выписывал широкие зигзаги, что-то напевая себе под нос. На одном из его виражей мы едва не столкнулись. Ход, казалось, ничуть не удивился.

– Привет, Фрэнк, – заплетающимся языком сказал он. – Слыхал, что ты вернулся.

Я опасался, что он задаст мне все тот же вопрос – как там было, в небесах? Но вместо этого он протянул початую бутылку.

– Парень, ты выглядишь паршиво, – сказал он сочувственно. – Не хочешь выпить?

Я сделал хороший глоток, а затем Ход разом выдул чуть не полбутылки и заявил, что заметил меня еще издалека, но ноги его почему-то шли не в ту сторону. Он был в прекрасном расположении духа, и ему в голову не пришло спросить, где же я пропадал столько времени.

Распрощавшись с Ходом, я свернул налево и пошел в темноте знакомой дорогой через выгон Хеллера. Дойдя до неширокого ручья, заросшего старыми ивами, я остановился на знакомом месте, куда ребенком часто приходил по ночам. Здесь все было по-прежнему – дружное кваканье лягушек, звон цикад в траве, густой запах водорослей.

Тогда я сделал одну вещь – впервые после возвращения на Землю. Я взглянул на звездное небо и нашел на нем маленькую красную искорку. В детстве я часто вглядывался в нее, начитавшись историй о жукообразных марсианах, хрустальных храмах и синекожих красавицах. Много позже, в Центре подготовки, мы с Брейком, Джимом и Уолтером тоже порой выходили в степь по ночам и негромко разговаривали на одну и ту же тему: неужели мы когда-нибудь окажемся там?

Да, мы оказались там, и мои друзья остались там навеки. Им не будет одиноко – ведь с каждой новой экспедицией рядом с их могильными холмиками появятся другие. Их будет все больше и больше…

Мне показалось, что ребята смотрят на меня оттуда, с расстояния сорока миллионов миль. Захотелось объяснить им, почему я не рассказал правду всем этим людям – во всяком случае, не всю правду.

– Парни, я не собирался никого обманывать, – сказал я. – Но мне казалось, что так будет лучше…

И замолчал. Это было безумие – разговаривать с теми, кто спит сейчас в марсианских песках вечным сном.

Еще долго я смотрел на красную искорку в небе, потом пошел к дому.

Келлон горько подумал, что управляет не космическим кораблем, а руководит бродячим цирком. На борту собрались газетчики и тележурналисты с тоннами оборудования, маститые комментаторы, которые знали ответы на любые вопросы, красивые девушки-ведущие, помпезные бюрократы, заинтересованные в рекламе, поп – звезды, оказавшиеся здесь по той же самой причине.

У него были самый лучший корабль и команда во всем Управлении. Вот именно, были. Вместо экспедиции в один из неисследованных уголков Вселенной их послали с этим дорогостоящим людским грузом для выполнения абсолютно никому не нужной миссии.

Про себя он горько произнес: «Черт бы побрал всех этих…» Но вслух спросил:

– Позиция корабля соответствует рассчитанной вами орбите, мистер Риней?

Риней, второй помощник, серьезный молодой человек, который в данный момент возился с приборами в астронавигационной каюте, оторвался от своей работы и сказал:

– Да, идем точно по курсу. Можно готовиться к посадке? Келлон ответил не сразу. Он стоял напротив капитанского мостика, мужчина средних лет, крепкий, широкоплечий, с загорелым, спокойным лицом, на котором не отражалось ни единой эмоции. Он не хотел отдавать подобный приказ, но был вынужден подчиняться.