«Сказки всё, – сказала сама себе Серафимовна, пытаясь унять неприятную дрожь в руках, – брехня…». Но найти вразумительное и простое объяснение происходящему она так и не смогла. Торчать здесь целый час до приезда внука? От этой мысли Серафимовне и вовсе стало жутко.

Она засобиралась выйти на улицу, но тут бомж, что примостился на лавочке в другом конце зала, повел плечами, пару раз кашлянул и еще выше поднял воротник своего пиджачка. Серафимовна скосила в его сторону глаза: «Ишь ты, холодно ему, наверно. И костюмчик-то на нем прохудился. И забыл, поди, бедолага, когда ел в последний раз…».

Старушка вздохнула, сняла крышку с одной из своих кастрюль и достала оттуда внушительных размеров пирожок, источающий восхитительные ароматы хорошо пропеченного дрожжевого теста, горячего сливочного маслица и начинки, намешанной из рубленого яйца и молодого зеленого лучка. Медленно, с опаской она приблизилась к старичку, положила ему на колени пирожок, предусмотрительно завернутый в салфетку, и быстро засеменила обратно на свое место.

И вдруг в тот момент, когда Серафимовна вновь склонилась к кастрюле, чтобы укрыть свою уникальную продукцию от губительного охлаждения, кто-то внезапно схватил ее за руку. Она охнула, подняла глаза и потеряла дар речи. Старичок, что спал крепко всего лишь секунду тому назад на другом конце зала, стоял теперь напротив Серафимовны, крепко вцепившись в ее запястье, и сверлил ее взглядом желтых, как у тигра, глаз.

«Убивают!» – заголосила Серафимовна, но не услышала сама себя, будто кричала в подушку.

Старик усмехнулся и прикоснулся пальцем к губам: «Тс-с-с! Тише. Это – всего лишь сон… Обычный сон».

«Как же, знаем мы эти ваши сны, – возразила мысленно Серафимовна, пытаясь освободить руку, – после таких „снов“ половины выручки не досчитаешься».

А старик, словно зная, о чем она думает, усмехнулся, надкусил пирожок и приподнял шляпу.

«Разрешите откланяться. И, что бы ни случилось, очень прошу Вас, оставайтесь на месте, пока все не закончится», – услышала у себя в голове Серафимовна его голос, но удивляться своей внезапно открывшейся способности к телепатии у нее уже не было сил. Она хотела бежать, но ее ноги, ставшие в один момент ватными, не смогли оторваться от пола. Оцепенев от ужаса, Серафимовна смотрела на старика. А тот еще раз усмехнулся, доедая гостинец, а затем повернулся и пошел к кассам.

Все, что произошло затем в здании пустого пригородного вокзала и свидетельницей чему случайно стала пожилая женщина с двумя кастрюлями жареных пирожков, не укладывалось ни в какие рамки обычного житейского мировосприятия и впоследствии в корне изменило отношение Серафимовны к разного рода слухам и мистическим россказням.

Сначала что-то неуловимо поменялось в мире, ставшем в один момент пугающим и незнакомым. Стены здания загудели подобно гигантскому органу и потянулись вверх, туда, где на головокружительной высоте возник треск тысяч плотных, тугих черных крыльев, несущихся в стремительном водовороте. Пол задрожал под ногами и раздался потусторонний звук, отдаленно напоминающий гудок приближающегося поезда.

Внезапно окошко кассы №2 озарилось малиновым светом и распахнулось само собой. Табло расписания ожило, засветилось, защелкало, и по нему помчались со страшной скоростью неразборчивые сочетания горящих букв и чисел.

Пестрая кошка села посреди зала и уставилась на табличку с надписью «Выход в город». Посмотрела в том же направлении Серафимовна и увидела, как большие стеклянные двери бесшумно разошлись в стороны, и в зал ожидания стали входить люди.

Первой шла высокая, стройная женщина в вечернем темно-синем платье с блестками. Казалось, прибыла она сюда прямо из театра, если бы не ее домашние туфли, отороченные розовеньким пухом. Наклонив голову и крепко прижимая к груди фотографию в простой деревянной рамке и самодельную, сшитую из лоскутов куклу, женщина двигалась прямо на Серафимовну, словно слепая. Не дойдя до скамейки, на расстоянии вытянутой руки она остановилась, прислушиваясь к чему-то, от чего стала похожа на большую испуганную птицу. Затем откинула волосы со лба, обошла скамейку и направилась к кассам. Серафимовна следила за ней, прижав руку к губам и еле сдерживаясь, чтобы не закричать: у женщины не было глаз!

Другие люди, что появлялись в зале, выглядели не менее странно. Профессорского вида старичок в пляжных шортах и большим кожаным портфелем, из которого торчали наспех уложенные листы бумаги; футболист в испачканной форме, запыхавшийся и растерянный; жених без невесты; молодая мамаша с пустой детской коляской, – все они тоже шли на ощупь, молча, прислушиваясь только к одним им доступным звукам, иногда сталкиваясь друг с другом, и также в полном молчании расходясь в разные стороны. В конце концов, они достигали освещенного малиновым светом окошка кассы, где их ожидал старик в мятой шляпе, получали от него билеты и уже более уверенным шагом выходили на перрон.

Снова раздался гудок поезда, уже более высокий и пронзительный. Электронное табло расписания, наконец, успокоилось, и на нем ярко зажглась зеленая надпись: «Ваше время вышло. Переход на станцию КОНЕЧНАЯ».

Последним вышел на перрон маленький мальчик в школьной форме с собачьим поводком в руках. Пустой ошейник на конце поводка волочился по полу, позвякивая металлическими заклепками. Вслед за ним двинулся и старичок. За старичком побежала кошка, разбрызгивая во все стороны зеленые и золотые искры. У самых дверей она обернулась на Серафимовну и, усмехнувшись, сказала: «Повезло тебе, бабуля!».

Двери закрылись, табло погасло, и стало темно.

Рабочий день давно завершился. Большие настенные часы в приемной гулко пробили семь раз.

Секретарша докрасила последний свой ноготок ярко-красным лаком, полюбовалась на весь маникюр в целом и обратила, наконец, внимание на невзрачного, щуплого старичка, который томился в углу на краешке стула:

– Так это Вас ожидает господин Водопьянов?

– Именно так, – старичок привстал, прижимая к груди помятую фетровую шляпу.