Всем этим богиням посвящали специальные камни, установленные на берегах рек. У каждого человека был свой отдельный камень, на котором он приносил паркам дары. В Литовском крае верили, что каждую лунную ночь парки собираются на речном берегу, садятся на камни и принимаются за свою работу.

Андрей не знал, где расположен был камень Варвары-Вайвы — как-то не зашла у них речь о таких, казалось, пустяковых вполне мелочах, не удосужилась жена открыть ему сокровенную до поры тайну. Но точно понимал, где поставит камень Александра Федоровича — аккурат на мысу в реке Омовже, смотрящем прямо на стольный для бывшего — Внуков четко осознавал: сделает все возможное и от него зависящее, а даже и нет, но впредь будет так — Дерптского епископства град Юрьев. И вся окружная земля до скончания веков останется русичской, не будут править ей пришлые иноземцы — датчане да немцы.

Слева от себя, там, где стоял святитель Симеон, Андрей услышал тихий вздох. Православный епископ перекрестился, глядя на устроенные по-над кроватью образа, глубоко поклонился усопшей и вышел из горницы, по дороге запалив одной из выложенных рядом спичек фитиль новой толстой сальной свечи. «Пора бы уже и на восковой свечный припас дело переводить», — мелькнуло было, но отогнал Внуков от себя эту пугливо-робкую и столь уместную по времени мысль, твердо приказав ей вернуться тремя днями позже, когда завершатся похоронные и первые поминальные хлопоты...

...Того, что любовь его великая может не пережить роды, впервые в разговоре один на один сказала Андрею еще Бируте, освобожденная вместе с Варварой-Вайвой из Кенигсбергского замка. Она детально и в красках расписала содержание пленницы в неволе у Орденского комтура, и Внуков даже как-то пожалел, что пренебрег при расставании с ним полезным рецептом окончания жизни, который в качестве одного из любимых для такого рода людишек предлагал другу своему Данило Терентьевич. Сейчас майор с жуткой и какой-то отчаянной радостью точно вернулся бы к тому разговору.

Впрочем, все, казалось, шло к тихому и счастливому разрешению от бремени, Организм выросшей в благословенном Литовском крае жемайтки вроде бы со всеми выпавшими на его долю тяготами справлялся вез видимых снаружи потрясений, Внуков даже решил в одно время для себя, что попросту переборщила со своими мрачными предчувствиями вайделотка, что все обернутся в итоге хорошо.

Водыв назначенный деньотошли к вечеру, а уже около полуночи верхнюю горницу терема Андрея и Вайвы, превращенную, как здесь водилось, в родильную палату, огласил первый крик новорожденного младенца. Измученная недолгими, но яростными почти схватками жемайтка приоткрыла глаза, слабо и устало улыбнулась и потянула ослабевшие ручонки к сыну, которого ухватисто держала проверенная бабка, принимавшая в эту жизнь еще и самого Федора.

Как раз в ту минуту внутрь вошел Внуков, ждавший все эти часы под дверью, и успел увидеть мгновенно, словно сфотографировать в памяти открывшее ему. Вайва, приняв с помощью бабки ребенка, внимательно, как могла, оглядела его и положила обочь к себе, пытаясь тут же покормить впервые,тыкаясь сыну в губы ияжелым, сочашимся молоком сосцом, но уже через пару минут сомлела и забылась сном, снова расцветив лицо свое довольной на этот раз улыбкой.

А еще через полчаса княжна отошла тихо и даже незаметно. Только внезапно забилась, как в падучей, приставленная следить за ней девка, заполошно заорали сразу несколько женских голосов, Андрей бросился на колени перед все еще измазанной кровью постелью — не успели даже белье поменять на чистую холстину — и принялся растирать любимой руки, тормошить за плечи, целовать исступленно.

Эх, была бы при майоре знаменитая спецназовская мини-аптечка, да кто ж берет такой слишком специфического характера припас в мирную вполне внешне командировку, почти что загородную, почитай, прогулку! Спустя еще пять минут все было кончено, хоть и подносили к губам Вайвы несколько раз протертое чистой сухой тряпицей зеркало, пытаясь поймать хоть какую-то частицу ушедшего навек дыхания, и спешно поднявшийся за это время по лестнице, громко стуча по ступенямпосохом, епископ Симеон застыл на несколько минут в тягостном изумлении и —закрыл отошедшей роженице глаза.

Не вмешались на сей раз в происходящее ни старые литовские или русичские боги, не молвил ни слова и дошедший от Чермного через Греческое море до Руси Иисус, хотя и была у Андрея до поры какая-то истовая надежда, что — а вдруг? Но не попадает в таких случаях в жизни человеческой, как и на другой, но тоже настоящей войне снаряд в одну и ту же воронку, видать...

Хоронить Вайву, дочь Йонаса, природную жемайтку, в православном крещении Варвару Ивановну, княжну Полоцкую, хотели было по местному обычаю, уж и готовился владыко Симеон отдать приказ найти пригожее сухое место на взгорке с красивым видом окрест под глубокую могилку, выделать большую пышную домовину для усопшей, чтоб не тесно ей там было, да вдруг воспротивился категорически Андрей.

И сумел настоять на своем — устроить большой поминальный костер, а горячий пепел, собранный после любимой, зашить в полотняный мешочек, выложенный изнутри неведомым здесь долго еще полиэтиленом, — оставались у Внукова кое-какие запасы. Чтобы впредь носить всегда памятную ладанку у сердца, чтобы и была Радуга его всегда рядом с ним, и согревал бы по-прежнему он — пусть и жалкое то, что осталось при нем от Вайвы — до самогоконца дней своих.

Впрочем, нет, не так. И совсем не так! От союза жемайтки и кривичского княжича явился на свет крепкий потомок, Андрей даже удивился, переведя здешние меры в современные себе по веку XXI-му: на 54 сантиметра и без самой малости четыре килограмма потянул родившийся в середине апреля мальчик, настоящий для тщедушной, в общем-то, Вайвы богатырь — как только справилась с такой большой, но сладкой обузой вчерашняя робкая девочка!Теперь в нем, в Сашке, и только на нем непосредственно сосредоточились для безутешного Внукова и великие любовь и нежность к безвременно ушедшей жене, да и жизнь сама дальнейшая ужалась для него в эти дни до совсем крохотного в большом мире, такого родного — хоть и не был Александр Андрею подлинным сыном, а вот был ли настоящим предком, вот в чем вопрос! — человечка.Утром в день прощания Бируте отвела Внукова за угол длинного слепого коридора — хоть и вымершим казался весь большой новый дом, отбурлили в нем уже почти все последние хлопоты — и рассказала об одном древнем среди литовских племен обычае. При рождении сына матери полагалось выйти в поле в первую же лунную ночь, вырыть из земли корень полынной травы и принести домой. Там клала она добытое между двумя серыми камнями и выжимала из корня сок. Сок этот смешивали с коровьим молоком и давали пить мальчику. Считалось, что такое питье укрепляет его силы для борьбы с предстоящими в жизни невзгодами.Живой матери у Александра Федоровича теперь никогда не будет, но вайделотка ручалась, что может при нужде найти искомое место,главное в том обычае, чтобы конечный обряд вел человек с родной кровью. И вот вновь вставали для Внукова проклятые вопросы — как быть с тем, что родился сын от настоящего княжича Федора, Андрей ему, почитай, в этом мире никто? Но в то же время — может, можно считать с кровью-то по-другому, представляет майор как-никак род Нетшиных, значит, и малая капелька от того только что рожденного мальчонки, которому только предстоит в будущем заслужить прозванье «Нетша», есть-таки во Внукове? Голова кружилась, а скоро надо было выходить на площадь.Порешили так в итоге, чтобы соблюсти обряд. Луна только-только на небе народилась, как и сын Вайвы и Федора на земле, так что через седьмицу отправится Бируте в луга, найдет нужное, а уж выкапывать корень предстояло все же Федору, которого и в этот раз заменял бы Андрей. Приготовить потребное зелье вайделотка могла даже и с одной рукой, добавлять прикормку к молоку, каковым поила несколько раз в сутки приставленная Симеоном кормилица, решили, начиная со второй седьмицы.Приглушенный разговор высох в общей тишине коридора. Пора — Андрей тронул пальцами непослушныеволосы Бируте, нагнулся и поцеловал ее благодарно в лоб. Повернулся прочь, толкнуллегко подавшиеся двери и вышел наружу вон в присмиревшее людское море...