— Одинцова…

— Анна, — сдавленно шепчу я.

— Тогда уж Анечка, — касается пальцами подбородка и поднимает лицо к себе.

Мочку обжигает влажный и горячий язык Ромы, а Тимур наклоняется, и я с визгом расталкиваю двух наглецов под их легкий шелковый смех. Выскакиваю из уборной и слышу:

— Беги, Одинцова, беги.

— Что ты сделал? — тихо переспрашиваю я у Андрея, младшего брата, которому еще год до выпуска из школы.

— Разбил его тачку! — он имитирует удары битой по невидимой машине и скалится в гримасе злобы. — Мудачила!

Мама напротив меня всхлипывает, а Андрею, похоже, начхать на то, что он натворил серьезных дел.

— Он увел у меня девушку, — делает круг по кухне и отворачивается к окну. — Козел. Мажор хренов.

И этот “мажор хренов” вместе с отцом заявился к маме и Андрею домой и выкатил счет на ремонт “тачки”, а “тачка” там не простая. Не жигуль, а какое-то лимитированное корыто. В общем, папуля мажора не купился на слезы мамы и сказал, что пусть продает “свою халупу” и оплачивает ремонт, а наш Андрюша, которому с детства дуют в попу, невероятно горд собой.

— Ма, но у меня тоже таких денег нет, — я издаю нервный смешок. — У меня едва хватает зарплаты на аренду комнаты.

— А я знаю, у кого они есть, — мама всхлипывает.

Я в ожидании вскидываю бровь.

— У Тимура и Ромы, — она криво улыбается и торопливо добавляет, — я с ними уже связалась и попросила помощи.

— Так, — у меня сердце нехорошо вздрагивает в груди.

— И они сказали, что… как же они сказали…

— Перетрут этот вопрос с тобой, — Андрей разворачивается ко мне на пятках и шмыгает.

— Да, перетрут, — кивает мама и не мигая смотрит на меня. — Ань… мы останемся без крыши над головой.

— Ма, а с чего ты взяла, что они мне денег дадут?

— Вы же дружили в школе, — мама пожимает плечами.

— Нет, мы не дружили, — качаю головой. — Пару раз у меня списали и только.

— Дружили, — упрямо повторяет мама. — Ань, я их вечно к директору таскала и родителей вызывала. Со мной они сквозь зубы поговорили, а с тобой… Ань, нам больше не у кого попросить такую сумму, а они… серьезными людьми стали, — опускает взгляд и вздыхает, — еще припомнили мне, как я их в будущих уголовников записала. Ань, — поднимает глаза, — но вот кто бы мог подумать, а? Уваров и Чернов выбились в люди.

— Ма, — сжимаю переносицу, — я не буду с ними ничего перетирать.

— Тогда мне ноги битой переломают, — бурчит Андрей.

— И мы будем жить на улице, — Мама опять всхлипывает и сжимает в кулаке платок. — Ань, друзья для этого и существуют, чтобы помочь в сложной ситуации. И ты ведь взаймы попросишь, а не просто так.

— А кто долг отдавать будет? — я откидываюсь на спинку стула и машу рукой в сторону мрачного и обиженного Андрея. — Он? Может, пусть ноги и переломают? Может, тогда у него мозги включатся?

— Он мою телку увел!

— Вот и иди сам к Уварову и Чернову! — рявкаю на Андрея. — Они тебя поймут! Такими же идиотами были!

Андрей польщено улыбается и плечи распрямляет. Уже видит, как он добивается успеха и богатеет, а его “телка” ползет к нему на коленях. Затем он поджимает губы и отворачивается:

— Я ходил, но меня охрана не пустила.

— Ань, у нас пять дней осталось, а после… — мама вздрагивает и воет в платок, — Ань, но вы же хорошими друзьями были в школе!

— Да не были мы друзьями! Ты ведь сама меня предостерегала, чтобы я с ними шашни не водила и угрожала тем, что переведешь на домашнее обучение, если узнаешь, что…

— Вот ты и скрывала от матери всю правду! — жалобно вглядывается в глаза. — И я не злюсь, Ань. Хорошие мальчики, оказывается. Серьезные. С такими и надо дружить. И мне жаль, что я запрещала тебе с ними общаться. Кто ж знал…

— Ма, ты сейчас серьезно? — мои брови ползут на лоб. — Не водила с ними дружбу втайне от тебя.

— Да какая разница, водила или нет, — голос мамы дрожит истерикой, — сейчас дружи! Твою мать и брата ждет не радужная перспектива оказаться на улице! Инвалидами! А после к тебе придут!

Я встаю, подхожу к Андрею и хватаю его за ухо:

— Мелкий ты говнюк! Телку у него увели! — поскрипываю зубами, а он кривится и нос конопатый морщит. — Я бы тебе сама ноги переломала!

Выпускаю его из злой хватки, одариваю легкой затрещиной и сердито покидаю кухню, одернув рукава блузки.

— Стерва, — шипит Андрей, и возмущенно оглядываюсь.