Детективная литература — это литература простых слов и запутанных дел, потому что если запутать также слова, то там уже никто ничего не распутает. Всякое глубокомыслие противопоказано детективной литературе, если она хочет быть популярной. Популярность — это пляж, мелкая вода, возможность поплескаться, ничем не рискуя. Широкому купальщику, как и широкому читателю, нужно дно, на котором можно твердо стоять, как стоишь на суше. В море главное суша, слегка прикрытая водой, — только такое море может завоевать широкую популярность.

Но, конечно, не у инспектора. Инспектор любит глубину. Он, как опытный пловец, не станет плескаться у берега. Ему подавай фантастику, сплетение пространств и времен, потому что в нем дух расследователя сочетается с духом исследователя. Еще в школе он открыл закон: если в двузначном числе переставить числа и вычесть меньшее из большего, то результат будет непременно делиться на девять. Учитель его похвалил, сказал, что для своего времени это большое открытие. Правда, время это, добавил учитель, было давно.

Тогда будущий инспектор исследовал разность трехзначных чисел, состоящих из одинаковых цифр, расположенных в обратной последовательности, и определил, что она тоже делится на девять и дает при делении число, состоящее из двух одинаковых цифр, составляющих разность между крайними цифрами исходных чисел:

791 — 197 = 594; 594: 9 = 66; 6 = 7–1.

Учитель опять сказал, что для своего времени это большое открытие, но когда было это время, не уточнил.

Идя дальше по пути исследований в объеме неполной средней школы, инспектор обнаружил, что любые два многозначные числа с одинаковой суммой цифр при вычитании меньшего из большего дают число, непременно делящееся на 9.

И такого человека не приняли на математический!

После крушения математической карьеры будущий инспектор занялся физикой и в какой-то степени пошел даже дальше Эйнштейна. Если Эйнштейн говорил об искривленности пространства, то абитуриент Хост заговорил о его смотанности. Термин этот означает, что пространство, наподобие ниток, смотано в клубок. Если до какой-нибудь звезды по протяженности нитки тысячи световых лет, то напрямик, сквозь клубок, каких-нибудь полквартала. Не потому ли люди так плохо понимают друг друга: им только кажется, что они рядом, а на самом деле они в разных галактиках.

Была у абитуриента Хоста и другая гипотеза. Помните лист Мебиуса? Берется полоска бумаги и склеивается в кольцо так, чтобы образовалась одна поверхность. Чтобы муха, ползущая по этой поверхности, могла ползти до скончания лет, оставляя следы с двух сторон, но не подозревая, что листок имеет вторую поверхность.

Теперь спросите у мухи о величине листка. Она ответит, что это бесконечность, не поддающаяся осмыслению. А это всего лишь полоска листа, склеенная по принципу листа Мебиуса. Каждый участок этой полоски имеет две стороны, а в целом у нее одна поверхность.

Вот так устроено все пространство. Каждый отдельный его отрезок конечен, но соединены они по принципу бесконечности. Мир и антимир находятся в любом отрезке пространства. Находясь на двух противоположных поверхностях, они наиболее приближены друг к другу, но в то же время, принадлежа одной общей поверхности, наиболее друг от друга удалены. Самое дальнее в природе одновременно и самое близкое. Чем дальше от нас точка вселенной на видимой нам поверхности, тем она ближе к нам в антимире, с противоположной стороны отрезка листа Мебиуса.

Так же устроено и время. Вечность — это не бесконечное количество лет, это время, расположенное по принципу листа Мебиуса. Каждый отрезок времени имеет начало и конец, но вечность их не имеет, она, подобно листу Мебиуса, имеет только продолжение.

Разрешив вопросы времени и пространства, абитуриент Хост двинулся дальше и пришел к выводу, что все противоположности в мире соединены по принципу листа Мебиуса: одна переходит в другую. Свет и мрак, жизнь и смерть — все это по одну сторону общей бесконечности, но противоположно в каждом ее отдельном отрезке.

Короче говоря, его не приняли и на физический.

Что оставалось Хосту? Сузить масштабы своей деятельности. Так он пришел от исследования мироздания к расследованию отдельных конкретных преступлений.

Как всякий недоучившийся ученый, недостаток знаний инспектор восполнял фантазией, поэтому преступника ему редко удавалось поймать. Но это его не смущало. Он считал, что такую элементарную вещь, как поимка преступника, давно пора поручить ЭВМ, чтобы освободить мозг человека для познания и объяснения мира. Лично для него не существовало загадок, он легко объяснял мир, и там, где отступала наука, он победно шел в наступление.