А я в тот момент не знала, что и делать, что сказать, настолько это меня поразило, ну ни как ничего подобного я не могла ожидать от Лешки. Такое поведение настолько не вязалось с Лешкиным характером, что казалось, что это просто буйный двойник моего брата.

Конечно учитывая сложные обстоятельства заложниками, которых мы стали, мне и самой сотню, раз хотелось напиться, но вести себя, так по – свински, ни какой конец света этому не оправдание.

13 июня

Не о чем писать особо, разве, что о том, что брат, лежа сейчас на диване, умирает с похмелья. Мама ухаживает за ним. Она попыталась отчитать его за вчерашнее, но он говорит, что почти не чего не помнит из случившегося вчера, а где напился, молчит. Но мне вот кажется, помнит он все, только вид делает, что у него провал в памяти. Просто в таких случаях весьма удобно и выгодно страдать провалами в памяти.

14 июня

Отец вернулся с работы с легким недомоганием, это меня очень тревожит. Я столько раз слышала описание симптомов и протекание болезни, при заражении смертельным вирусом, что помню все это уже почти наизусть. Все начинается с легкого недомогания, через несколько часов заразившемуся становится хуже. Начинается рвота, понос все это начинает походить на симптомы отравления. Далее начинают шалить все органы в организме, то сердце скалывает, то печень, то резкие, режущие боли в области живота, иногда возникают приступы удушения, человек просто начинает задыхаться, не вдохнуть так, словно легкие окаменели. Такие сбои в работе организма могут продолжаться на протяжении нескольких дней. Человек может промучиться от трех до семи суток. При этом постоянно болит голова. На вторые сутки у большинства начинается потеря зрения и возникает полная глухота. Постепенно все органы в организме начинают, плохо функционировать, при этом остающиеся не поврежденными, но как бы начинающие забывать о своем предназначении. Итог всему становится полный отказ всех органов одновременно, что приводит к мгновенно смерти заразившегося.

Я постоянно молюсь Богу, чтобы ни чего подобного не случилось ни с кем из нас.

15 июня

Не могу писать. Отец. Ему плохо. Я боюсь.

Но он нас успокаивает, говорит, что мог отравиться на работе консервами.

16 июня

Мама и я ходили в госпиталь, умоляли госпитализировать отца или хотя бы дать лекарства, но все безрезультатно. Отцу стало хуже. Серое отчаянье затопило душу мою.

Впервые дни еще, когда только начинался рост случаев заражений, выявленных заболевших в срочном порядке увозили в клинику или госпиталь, обеспечивая их лечение и соблюдая меры безопасности – строгий карантин.

Но близкие тех, кого забирали, были возмущены тем, что их близких забирали и они их больше не видели. Тела умерших, сжигали в крематории.

Из головы не выходит, врезавшись в память шокирующее до угнетения воспоминание, увиденное мной, на обратной дороге домой. Мы шли мимо мрачного места нашего города – городского крематория, сокрытого за высоким забором, выложенным из красного кирпича со стальными воротами, окрашенными матово – черным. Убитая, сгорбленная горем женщина у ворот, надрывно причитала охрипшим голосом.

Она все кричала, плакала и требовала возвратить, отдать ей сыновей, и все билась головой о стальные ворота. Я с ужасом смотрела, как она все билась и билась разбитой в кровь головой, на багровое пятно на черных воротах.

Крематорий уже давно не справляется с тем количеством умирающих и тела начали отвозить в отведенные могильники.

17 июня

Отцу стало еще хуже, он лежит в родительской комнате. Мать ни меня, ни брата туда не пускает и толком ни чего не рассказывает, что с отцом. Да и что тут скажешь уже и так ясно и надежда умерла, – это вирус и отец обречен.

Далее записи нескольких дней плотно исчерканы так, что только видны даты, а остальное прочесть нельзя. Скорей всего так с записями обошлась сама хозяйка дневника, а тот, кто его копировал, лишь старательно воспроизвел, как было в оригинале.

18 июня ////////// 19 июня /////////// 20 июня ///////////

21 июня

Отец умер. Тела уже не забирают. Будем хоронить сами.

Далее снова все исчеркано.

Когда смотришь на этот лист, то становится ясно, что когда – то лист дневника оригинала стал жертвой девичьей истерики, бессильной злобы и обиды. Нещадно черкала, сорвавшись в горе своем.

27 июня

Лешка сказал, что для нашего побега уже все готово, но мама не чего об этом даже слышать не хочет. Я не знаю, почему она упрямо отказывается, не желает вырваться отсюда, может то, что отец не хотел бежать в свое время и нам не велел, а может мама сломалась и ей ничего более не надо, лишь последовать за ним (отцом). Я не знаю.

После похорон мы все в семье изменились, и боюсь не в лучшую сторону. Мама замкнулась в себе, во мне тоже, что – то сломалось не так, все стало, не то.

Не думала, что еще возьмусь писать в дневнике, ан нет, пишу и поражаюсь своему спокойствию, мне кажется, предложи мне написать сценарий своей казни и смертельный приговор. Опешу все преспокойно и в самых ярких красках, и подпишусь.

Лешка все время где – то пропадает, дома почти не бывает, он и ночевать приходит не всегда. Когда приходит, частенько приносит продукты. Последний раз, когда он приходил, принес две банки тушенки и грамм триста манной крупы, не весь, что по прежним временам, но сейчас это весьма не дурно.