Я проснулся в бреду.

Лежал в мокрой от пота постели и не мог вздохнуть. Лишь запоздалым призрачным эхом, от виска к виску был слышен протяжный выстрел.

Всякий раз, засыпая, я думал, что мне сделать во сне, чтобы исправить исход, и каждый раз сделать ничего не могу. Всё будто и должно так быть и нет другого пути. Откуда я это помнил? Где это видел, если этого парня я не знал никогда? А я точно его не знал. Я перебирал фотоархивы, свои и знакомых, и даже дальних родственников, но не нашёл ничего. Его не было в моей жизни. Я судорожно вспоминал, не писал ли когда об убийстве подростка, но нет, на свои статьи у меня отличная память, ничего такого я не писал. Я даже ходил к мозгоправу, это был странный опыт, перебрав все варианты, он спросил – не хотел ли я когда-то убить себя. Нет, чёрт возьми, этот парень не был мной. Не то чтобы я любил свою жизнь, но и прощаться с ней не спешил.

Я испробовал немало таблеток для спокойного сна. От них не было толку, после них я видел всё то же, лишь в замедленной съёмке. Так было лишь хуже, кошмар растягивался во времени, а исход был один. Я перестал их принимать.

Жар бил по щекам, сердце заходилось в нарастающем ритме, не давая прийти в себя.

– Проснулся? – голос матери. – Что-то приснилось?

Она звенела посудой на кухне.

Я хотел прийти в себя и успокоить дыхание, этот проклятый сон снится мне несколько лет. Кто-то убивает подростка, и я не могу тому помешать.

– Если бы ты, наконец, женился, то мне не пришлось бы ехать несколько остановок, чтобы готовить тебе суп, – мама вышла из кухни. – У тебя была бы жена и дети…

– Ради бога, мам, не начинай.

Я уже два дня как валялся в постели, и два дня как сходил с ума от всего этого бреда.

– Я и не начинаю, – она поставила тарелку на прикроватный столик. – Где ты вообще мог так простудиться?

– На кладбище, – прихлёбывал я куриный бульон.

– Кто-то умер? – она села рядом.

– Да, Питер Кларк, двадцать лет назад. Я писал тогда некролог, а сейчас, в годовщину, мне нужно было найти его надгробие…

Точно! Меня как будто током ударило. Ведь тогда была тоже осень!

– Помню-помню, – заулыбалась она, посмотрев куда-то в потолок, будто там на потолке прокручивались слайды её воспоминаний, – твоя первая статья.

– Это не статья, мам, это некрол… Подожди! Что ты сказала? – я подпрыгнул в постели, чуть не разлив весь суп.

– Осторожно, – вытирала она стол. – Я сказала, что это твоя первая статья. Ты был таким талантливым мальчиком, лучшим в университете.

– И ты это помнишь?

– Что ты был лучшим? Я всегда это знала.

– Нет, я про ту статью, некролог… Ты помнишь, о чем я писал?

– Конечно, помню, твоя мать не настолько стара. Я собирала все твои работы, – погладила она меня по щеке. – Журналистика – это отличная профессия, сынок, я так рада, что ты выбрал именно её, хотя, может, поэтому у тебя нет жены и…

– Подожди, ты хочешь сказать, что собираешь все мои статьи?

– …и детей.

– Что?

– У тебя нет детей, а у меня внуков.

– Да, я знаю. А тот некролог, та самая газета, до сих пор у тебя?

– Всё у меня, – кивнула она.

Я мчался на другой конец города в пижаме и ботинках на голую ногу. Я был в доме у матери через час, после того как узнал о её тайниках с моей писаниной. Влетел на пятый этаж, спотыкаясь на каждой ступени, понял, что ключей у меня нет, когда уткнулся в закрытую дверь, я слышал, как поднимается мама на скрипучем вековом лифте.

– Пожалуйста, мам, поскорей! – крикнул я в глубокую шахту.

– Как, по-твоему, я должна подгонять лифт? И к чему такая спешка, ей-богу, – ворчала она, выходя из решётчатых скрипучих дверей.

– «5 ноября 2018 года погиб известный учёный…» – читал я вслух. Это была та самая газета двадцатилетней давности с той самой статьёй, и не было в ней никакого Селима, и, значит, я не сошёл с ума!

– «Профессор был сбит на территории кампуса», – продолжил я читать, всматриваясь в каждое слово, будто не веря в то, что они не исчезнут. – За рулём спортивного автомобиля находился пьяный студент. Как известно, покойный был непубличным человеком, но это не умаляло его достижений в медицине и того, какой огромный след он оставил в нашей памяти и сердцах».

Все газеты начиная с 2018 года лежали в огромной стопке, спрятанной в нижних ящиках шкафа гостиной.

– Не может этого быть, – я перечитывал некролог по пятому разу. Все было на месте, каждое слово, каждая фраза, каждый абзац и фотография всё та же, которую я сделал тогда.

– И к чему такая спешка? – мать заглянула в газету. – Если тебе ничего не стоит сорваться с места и примчаться на другой конец города, почему я вижу тебя только под Новый год?