– Исчезни, – тихо, на грани слышимости просит Анис. – Мне никогда не хотелось быть особенным и уж тем более сумасшедшим. Обычные люди не слышат в своей голове чужой голос. И, кроме того, что ты говоришь со мной, ты еще и описываешь все, что я делаю. Я улыбаюсь, сажусь или встаю и слышу, как ты дублируешь словами мои действия. Это ненормально, – боясь перейти на крик, Анис ненадолго замолкает. – Вот об этом я и говорю: «боясь перейти на крик, Анис ненадолго замолкает» – зачем это говорить?

– Но разве это не так? Ты и правда боишься перейти на крик и поэтому замолкаешь.

– Так, но я и сам знаю, что делаю! Тебе не нужно говорить об этом.

– Смело, смело.

Понимая, что слабое желание общаться со мной быстро пропало, Анис хлопает дверью, возвращаясь в автосервис. Кому-то нужно остудиться и понять, что невозможно скрыться за дверью от того, кто находится внутри него самого.

Чтобы перестать слышать противный… Противный? Голос, Анис хочет спрятаться в своем воспоминаниях, но сильно заблуждается, думая, что сможет оставить меня на задворках сознания.

Он закрывает глаза, и я вместе с ним переношусь в недалекое прошлое. Передо мной симпатичная девушка. Расчесывая волосы, она фальшиво напевает мотив рождественской песни и, подставляя лицо теплому свету, наслаждается лучами утреннего солнца. От слабого ветерка тюль, заправленный за батарею, пузато надувается и защищает квартиру от вездесущего тополиного пуха. Одна лямка ночной сорочки спадает с плеча. Заметив это первым, Анис аккуратно возвращает ее на прежнее место. Он еще сонный и по-утреннему ленивый. Совершенно не хочет вставать с кровати, но, все же преодолев себя, пододвигается ближе к девушке и утыкается носом в ее коленку.

Воспоминание пропадает резко, оставляя Аниса наедине с тяжелой, гнетущей досадой. Чертыхнувшись, он раздраженно выдыхает, понимая, что спрятаться от меня не получится. Потому, наверное, его мозг понемногу принимает тот факт, что мысли, и, возможно, всю свою жизнь теперь придется делить с кем-то эфемерным. Это так сильно раздражает, что Анис хочет на время выйти из своего тела и оставить его чужому голосу.

– Отдать свое тело? – Шепчет, едва шевеля губами. – Может, ты демон?

– Что? – Искренне удивляюсь, не понимая, как до такого вообще можно было додуматься. – Я же не управляю твоим телом. Я всего лишь наблюдатель, которому немного скучно здесь, – еле слышно. – У себя.

– А теперь ты говоришь, как Бог и это тоже меня пугает.

– Хватит придумывать. Я не Бог, не демон, не внутренний голос и не твоя совесть. Просто прими как должное то, что я есть. Секунду назад у тебя это почти получилось.

– Я правда сумасшедший.

Попробуй сейчас кто-нибудь убедить Аниса в обратном, и у него ничего не получится – сложно верить во что-то, когда сам убедил себя в обратном. Нет в этом мире людей, которые слышат голоса в своей голове, будучи абсолютно здоровыми. Но есть те, кто умело скрывает это.

Кстати, да.

– Кто-то выключил радио, пока нас не было.

– Не нагнетай! – Тихо, но раздраженно выдавливает Анис сквозь стиснутые зубы. – Займись своими делами! Они же у тебя есть?

Он удивителен. Его страх, грозивший перейти в панику, свернул с намечено пути и превратился в ненависть, а затем остыл до легкого раздражения. Такое ощущение, что Анис идет по давно проторенному пути, даже не замечая этого.

Закончив препираться со мной, он ищет Глеба. Сейчас, более или менее придя в себя, он чувствует некую неловкость от того, какой спектакль недавно разыграл. Анис даже не думает говорить правду и заранее придумывает правдоподобную ложь. И если хоть кто-то считает, что врать – это всегда плохо, а мир готов принять любого человека таким, какой он есть на самом деле, то пусть вспомнит о силе общественного мнения, когда оно основано на страхе или отсутствии желания познавать и принимать.

Глеб сам находит Аниса. Протягивает ему кружку с кипяченой водой, на дне которой то ли хлебные крошки, то ли мелкая накипь, но это не имеет значения, когда есть проблема посерьезней.

– Подышал?

Кажется, это все-таки накипь. Мелкая крошка наждачкой проходится по небу и оседает на корне языка неприятным зудом. Автосервису давно пора обзавестись куллером, но тогда запустится цепная реакция и рано или поздно кто-то все же решит починить радио.

– Ага, подышал.

Глеб – детина, и потому его хлопок по плечу отдается легкой болью. Он улыбается, обнажая широкую щербинку между зубами, и этим дает понять, что не настаивает на объяснениях. Для него куда важнее состояние человека. То, каким его друг является здесь и сейчас. Глеб давно уже привык брать только то, что ему дают: он с удовольствием выслушает, если ему начнут рассказывать что-то по своей воле, но никогда не будет заставлять кого-либо изливать перед ним душу.

– Я спросил у пацанов, говорят, хозяин еще в обед уехал по делам. Так что иди ка ты лучше домой. Отдохни, выспись, работы все равно толком нет, а я прикрою тебя!

– Ну да, этот месяц какой-то тухлый. – Анис хмыкает и пожимает Глебу руку. Надеется, что не переигрывает с напускным спокойствием. – Спасибо.

Жить рядом с работой – это прекрасно. Жить рядом с работой на окраине маленького города – это уже прелесть спорная, но исключающая необходимость трястись в душном старом автобусе.