Ни одна бабочка не в силах устроить цунами. Система должна быть уже готова к этому, поэтому подготовительные процессы идут задолго до момента, когда бабочка сделает свой исторический взмах крыльями.

Именно эти «подготовительные процессы» – процессы, прежде всего, психические и, как следствие, социально-психологические, общественные, – должны, как мне представляется, быть приняты во внимание, когда мы говорим о факторах, влияющих на развитие исторической ситуации.

Собственно, вся эта книга, которую я сначала даже планировал назвать «Третья мировая война», и есть то самое прояснение этих подготовительных процессов. В ней я попытаюсь показать, в какие социальные структуры собирается нынешний мир в разных его частях и на разных уровнях организации, и те напряжения, которые естественным образом между этими центрами силы возникают.

Мне это видится, образно говоря, как некий метеорологический процесс – взаимодействие зон повышенного и пониженного давления, между которыми происходит движение воздушных человеческих масс и конденсированных в них вод человеческих потребностей.

Изначально я предполагал, что эта книга будет состоять из четырёх частей, где четвёртая будет посвящена геополитической ситуации в её развитии. Но в какой-то момент я понял, что, если учесть всё, что я собираюсь рассказать и по итогу рассказал в этой книге, её четвёртая часть – это, по сути, уже отдельный том, а то и не один.

Кроме того, ситуация в мире сейчас настолько напряжена, что геополитические смещения могут происходить в ближайшем будущем целыми сериями, захватывая в свою орбиту зачастую и невольных участников, в зависимости от того, какая из фишек запустит очередную волну.

По этой причине соответствующее аспекты «Третьей мировой…» я решил лишь намечать в этой книге, где это уместно, а в её завершении сказать несколько слов о ключевом противостоянии, вокруг которого, судя по всему, уже с 2023 года начнёт раскручиваться ключевая планетарная драма.

И это в очередной раз возвращает нас от геополитики к психологии, но не отдельных лидеров, а масс, образующих тело социальных групп, не желающих и дальше «ждать», и масс, которые призваны управлять первыми, но более не способны делать это, потому что как раз, рассчитывая на авось, «ждали» слишком долго.

Да, знаменитая ленинская формула «революционной ситуации», демонстрирующая свою удивительную функциональность и в наше время, насквозь психологична и описывает психическое состояние внутри социальной иерархии – психологическое состояние «верхов» повсеместно характеризуется ленинским «не могут», а «низов» – ленинским же «не хотят».

Прошу прощения, что снова возвращаюсь к этому, но трудно отрицать, что самыми дальновидными, самыми масштабными фигурами, повлиявшими на судьбы мира на предыдущем этапе его развития, были прирождённые социальные психологи, я бы даже сказал – методологи в области социальной психологии.

Карл Маркс и Фридрих Энгельс в рамках советской науки были, конечно, основоположниками всех сфер знаний. Но с точки зрения психологии, социальной психологии их вклад и в самом деле огромный: это и концепция личности как продукта общественных отношений, и определение конфликта как органической формы общественной жизни, и понимание подлинной коллективности, обеспечивающей личную свободу.

Макс Вебер разработал «понимающую социологию» – подход, который раскрывает внешние и внутренние факторы, влияющие на поведение человека, его поступки и его взаимодействие с другими людьми. Также Макс Вебер предпринял глубокий анализ мотивационной сферы, и если Огюст Конт, основатель позитивизма, предлагал не вдаваться в такого рода вопросы, Вебер, напротив, исследовал их детально и показал важность понимания этих «внутренних» аспектов поведения человека.

Даже не замечая этого, аналитики обращаются к феноменам, которые иначе как через призму психологии корректно не могут быть поняты. Например, что есть рассуждение о «религиозном сознании» на Ближнем Востоке, о «коллективизме» Китая, об «индивидуализме» Запада? Это психология, социальная психология в широком смысле этого слова.

Именно психологией объясняется несостоятельность полностью провалившейся американской политики «экспорта демократии», поскольку она не учитывала не просто «социально-экономические отношения», а другой способ восприятия мира, продиктованный специфической культурой, формирующей субъективность проживающих там народов.

Наконец, сами эти «западные ценности» или наши «традиционные ценности» – это ведь тоже психология, психология субъективации, напрямую влияющая на политику. Не на ту, конечно, которую делают конкретные люди, но на ту, которая определяет, будут ли решения этих политиков ошибочными или, наоборот, удачными.

Разумеется, и моя оптика – специалиста по человеческому поведению – не является исчерпывающей, а потому ни я, ни кто другой не может претендовать на истину. Но учёт и этой оптики, на мой взгляд, это уже абсолютная необходимость.

Именно наблюдаемые мной изменения в человеке и привели меня в своё время к тому, что я стал размышлять над историческими процессами. Не политика и не экономика обусловили моё понимание неизбежности фундаментальной трансформации мироустройства.

Мои выводы основывались лишь на анализе психологии человека и его поведения, разворачивающегося в пространстве политико-экономических факторов, вот почему я полагаю, что, взятые вместе, они и создают ту гремучую смесь, что творит историю.