Его последние слова тонут в овациях, вполне искренних: Асю и Ташира многие знают, они считаются крепкой и уважаемой парой. Образцовой даже. И никто не сомневается, что сразу после Сбора, когда можно будет заявить о себе повторно, они станут мужем и женой. Девушка и юноша обмениваются легким поцелуем, а потом преподносят друг другу подарки, как того требует традиция.

Те, кто стоит в заднем ряду, вытягивают шеи, чтобы разглядеть, что же это. А жители верхних Ребер перегибаются через перила, опасно нависая над головами и только каким-то чудом не падая вниз. Наташа подбирается поближе и видит, что Ася гордо демонстрирует собравшимся целый кусок красивого желтого мыла и накрахмаленное полотенце. Надо же! Ташир, должно быть, потратил не меньше двух литров, чтобы купить такие подарки. Мыло продают крошечными кусочками – размером с фалангу, не больше, и такой кусочек стоит сто миллилитров! Полотенце, скорее всего – семейная реликвия. Таких белых давно уже не делают. Наверное, оно принадлежало его сестре или матери, а может, еще бабушке.

Но презент от Аси выглядит даже более шикарно, когда она разворачивает сшитый из разноцветных лоскутов пиджак. Такой чистенький, с иголочки, подогнанный по фигуре и с блестящими металлическими пуговками. Не зря ее называют лучшей швеей в Панцире-7. Только она способна собрать настоящий шедевр из ничего!

– Ах, вот это любовь! – вздыхает Наташина соседка, вытирая скупую слезу.

А потом Драматург снова делает знак оркестру, и стены содрогаются от гудения сотен голосов, которые в едином порыве подхватывают утренний гимн:

Море, храни Черепаху!

Пусть путеводной звездой

В пику кромешному мраку

Светит Маяк над водой!

Пусть разрезают пространство

Острые бритвы лучей,

Чтоб возвратилась из странствий

Наша Великая «Ч»!

Смело, товарищи, в ногу!

Дух наш не сломят Слоны!

Мы пролагаем дорогу

К землям, где мы рождены.

Волны отступят по взмаху

Сильной, суровой руки.

Море, храни Черепаху,

Панцири и Маяки!

Последняя нота звучит особенно громко и торжественно, и ее долго тянут, как будто это не звук, а карамель, которую можно катать во рту, пока она совсем не растает. А потом люди снова аплодируют молодым. Ася и Ташир держатся за руки, широко улыбаются, кивают во все стороны в ответ на поздравления, и это один из тех счастливых моментов, когда забываются распри между Ребрами, взаимные упреки, голод, жажда и вечный холод. Все радуются тому, что в мире еще осталась любовь, и она как будто бы заражает всех вокруг, передаваясь от человека к человеку. Многие пары обмениваются поцелуями, друзья и соседи обнимают друг друга. И когда Лулу, пробравшись через толпу, повисает у Наташи на шее, она тоже ненадолго отвлекается от мрачных мыслей и крепко прижимает к себе подругу.

И вдруг внизу что-то происходит. Раздается какой-то звук, который не сразу долетает до верхних Ребер, но когда он пробивается через общий восторженный гомон, начинается цепная реакция. Первыми замолкают Магистры, и дальше тишина катится снизу вверх, нарастая по экспоненте. В этом звуке нет ничего угрожающего, просто его здесь слышат так редко, что он нарушает привычный ход вещей: это гудит, поднимаясь, старый лифт.

Наташа выпускает Лулу из объятий, они вдвоем проталкиваются к перилам и смотрят вниз, где люди поспешно расступаются, пропуская троих пришельцев. Двое из них облачены в грязно-серые плащи с такими глубокими капюшонами, что совсем не видно лиц. И впору было бы спросить, как они вообще видят дорогу, но это неуместный вопрос. Видеть должны не они, а их, и для этого они носят на шее колокольчики.

– Слепые, – шепчет Лулу, хотя Наташа уже и так это поняла. – Но кто это с ними?

Подруги переглядываются и пожимают плечами. Человек, которого ведут двое Слепых, подталкивая его в спину, им совершенно не знаком. Они не видят лица – его закрывают волосы, очень длинные, спутанные, грязные. Но именно волосы и выдают чужака. В Панцире-7 экономят на всем, и на мыле в том числе, и мужчины, как правило, бреются наголо, чтобы не обременять семью лишними расходами. Есть, конечно, и денди, вроде Отто, которые гордо носят «ёжик», но это чистой воды эпатаж.

Незнакомец идет неуверенно, его шатает из стороны в сторону, как будто он болен или слишком долго шел и умирает от усталости. Слепые толкают его, он запинается, но не падает. Драматург пристально смотрит на мрачных конвоиров и незваного гостя, тяжело опирается на трость и не делает ни одного движения навстречу. Стоит гробовая тишина, только колокольчики тренькают при каждом шаге. Наконец, троица добирается до цветной надписи на полу, где только что стояли Ася и Ташир, но теперь они отступили, слившись с толпой внизу. И тогда Слепые швыряют чужака на пол, к ногам Драматурга. В этот момент они напоминают двух охотничьих собак, которые нашли в камышах подстреленную утку и теперь с гордостью показывают трофей хозяину.

– Кто такой? – коротко спрашивает старик.

– Болтался в тоннеле, – отвечает один из конвоиров. И Наташа видит краем глаза, как подруга вздрагивает от его резкого, грубого голоса. У нее со звуками какие-то проблемы: она их то ли видит, то ли осязает, но, в любом случае, сейчас Лулу чудится что-то неприятное. – Мы поймали. Пытался проскочить мимо.

Человек распростерся плашмя на полу. Он тяжело дышит и не двигается. Драматург делает шаг в его сторону и тростью подцепляет за подбородок, заставляя поднять голову.