Однако когда с заключения контракта прошло пять лет и муж уже начал подумывать, чтобы его разорвать, Изобель родила сына. Джойс навсегда запомнил дату, потому что в этот день ровно десять лет назад были возведены дамба и электростанция. Он всегда спрашивал себя, насколько велики будут его свершения.

До рождения Элио Джойс верил, что сможет основать династию. После родов ему принесли показать крошечное плачущее существо, появившееся из живота Изобель. Он не захотел взять его на руки, вид новорожденного был ему противен, желание новорожденного быть услышанным и увиденным было ему противно, необходимость занять пространство и время, необходимость ничем не заслуженная, была ему противна. Тогда Джойс поклялся, что больше детей у него не будет, раз дети — лишь вот это. Впоследствии ему часто снилось, что жена рожает ему еще одного — кошмар, в котором он брал ребенка и нес на дамбу, чтобы кинуть в воду, — так что если бы однажды во сне он решил бросить взгляд в прошлые сны, то обнаружил бы там яму, полную одинаковых маленьких скелетов. Сон сном, а в реальности он запретил себе снова зачать новую жизнь в чреве собственной жены, так что она подарила ему лишь одно орущее существо, хотя и плакала, но Джойс решил, что больше никаких родов не будет.

Что до Изобель, то она наконец обрела смысл жизни в этом малыше, которого обожала. Внешне ребенок не был похож на отца, и она пообещала себе, что сделает все, чтобы сын и мыслями никогда не уподобился своему расчетливому родителю. Она решила, что будет воспитывать его так, чтобы этого никогда не произошло, и надеялась, что, когда Элио станет достаточно большим, они вместе уедут.

Дети Вольни избегали тяжелой атмосферы в доме. Они никогда не забывали о виадучном ритуале. Их непоколебимая связь никогда не прерывалась, но ребята со временем выработали собственные черты характера. Несмотря на запрет отца, Марк никогда не переставал втайне читать, большую часть времени под одеялом, при свете лампы, затем он декламировал про себя целые отрывки, свисая с веревки. Лес, река и все животные, которые их населяли, не представляли тайны для Матье, его сокровенный алфавит постоянно пополнялся, долгое время это было для него самым важным. Мабель, повзрослев, стала красивой той красотой, к которой никогда не привыкнуть; она очень рано начала исследовать свое тело, культивировать удовольствие, повышать его градус сначала простыми ласками, а потом, когда осознала свою власть над молодыми людьми региона, принялась извлекать из этого преимущества. Люк безгранично восхищался своими братьями и сестрой и погружался в странные мечты, но еще не осмеливался им открыться; и те терпеливо, старательно научились интерпретировать странное поведение брата, уважать его, любить любым. Это Эли начал называть Жан ma belle [1] , что естественным образом трансформировалось в Мабель.

— Мабель — это настоящее девчачье имя, — говорил он Марте, — а не какой-то Жан, которого ты нашла у себя в Евангелии...

— Не у себя в Евангелии, и есть еще примеры к тому же.

— Другим рассказывай. Жан — это имя для мальчика, вот и все.

— Это не тебе решать.

Имя Мабель приводило Марту в ярость. Когда она призывала Мартина в свидетели и просила его сказать что-нибудь в пользу своего выбора, он лишь пожимал плечами. Эли не сразу понял, насколько такая провокация была для его дочери кощунством, но очень быстро стал этим упиваться. Кроме него, никто не осмеливался ей противоречить, но тоже посмеивались за ее спиной.

Эли любил своих ребят и обожал внучку. Он не хотел, чтобы она стала похожа на фанатичную Марту, смирившуюся, глупую, бессердечную и сухую, как пустыня, обиженную на жизнь. Эли злило, что его дочь стала мертвой и даже не подозревала об этом. Старик ждал подходящего момента, чтобы дать понять это Мабель, пока не стало слишком поздно.

Мабель только что исполнилось четырнадцать. Мать послала ее позвать дедушку к ужину. Девочка нашла его на площади, он сидел на краю фонтана, как это часто бывало в такой поздний час, задумавшись, глядя на отражение, которое ему так и не удалось приручить.

— Пойдем ужинать.

Эли медленно склонил голову и посмотрел на внучку, не двигаясь, улыбнулся, затем повернулся обратно к фонтану и подставил ладонь под струю воды, текущую из медной трубы.

— Смотри! — сказал он.

— На что смотреть?

— Вода течет... Какое первое слово приходит тебе на ум?

Мабель на мгновение задумалась.

— Источник, — ответила она.

Довольная улыбка расцвела на лице старика, он был рад, что Мабель словно услышала его мысли.

— Совершенно верно, — сказал он.

— А ты, дедушка, о чем думаешь?

Улыбка мгновенно исчезла.

— О жизни, — произнес он без колебаний.

Затем указал на противоположную сторону фонтана:

— Видишь эту трубу под водой?

— Вижу.

— Именно слив гарантирует, что он не переполнится с другой стороны.

— Я знаю, что такое слив.

Эли помолчал несколько секунд.

— Я не смог вовремя заткнуть свой слив.

Старик откашлялся, повернулся и сплюнул, прежде чем продолжить с серьезным видом:

— Нельзя, чтобы ты стала такой, как они все.

— Кто все?

— Как твой отец и твоя мать, ты не должна стать такой же, — сказал он, обметая поверхность рукой, как будто собирал крошки на столе.

— Я не понимаю.

— Пошли!

Эли встал, оставив костыли, но опираясь на каменный выступ.

— Подожди, я помогу тебе, — сказала Мабель.

— Не надо.

Он обошел фонтан. Мабель последовала его примеру. У сливной трубы Эли схватил внучку за запястье и положил ладонь на трубку, как заглушку, и удерживал ее, пока уровень воды не поднялся и вода не стала переливаться через бортик.

— Теперь понимаешь?

— Не знаю.

— Жизнь, надо позволять жизни литься через край, пока она есть, эта жизнь.

Эли отпустил запястье Мабель. Она машинально убрала руку, и вода со всасывающим звуком хлынула обратно в трубу. Уровень в фонтане опустился. По глазам внучки старик понял, что все показал верно, затем втянул в себя струйку воздуха и позволил словам прорасти и расцвести, прежде чем выпустить их на волю:

— Ты как солнце, ты светишь каждый день, и никто не подозревает, что это за чудо.