Пошла братина по кругу. Льется хмельной мед, оседает предательством на усах, пенится ложью. Непростое зелье выпросил у Судьбы Иван, особое. Целый род свой заложил за него. Всех потомков, до единого. Прав Кощей – дурак конюший, как есть дурак. Смотрит, как туманятся глаза гостей, как тяжелеют буйные головы, и не может скрыть улыбку. Прошел вдоль столов, посмотрел на Кощея, не очнулся ли? Нет. Крепко зелье, в забытье лежит сильнейший ведьмарь Гардарики.

Макошь не мешает, любопытно ей, что дальше будет.

Подошел Иван к Василисе, голову за подбородок поднял. Перекинулся через стол, поцеловал зло, спешно. Словно не любит – казнит. Сплюнуть бы яд того поцелуя, да окаменело тело, не движется.

— Отец твой ненавидит магов. Зря, конечно, душенька моя. Маги по сравнению с ведьмами и ведьмарями — сущие дети. Послушай, какой мне заговор одна яга дала. Не слова – песня: «На острове-Буяне лежит бел камень горюч, на том камне сидит яга, баба стара. Ои, еси, стара баба яга. Бери клещи, подводи Василисе Северовне нут под нут, кишки под живот денно-полденно и нощно-полнощно утренней зари на вечерней. Моего ей наговору водой не запить, едой не заесть, гуляньем не загулять, сном не заспать. Так пусть разгорится сердце ее, и тело ее, и душа ее страстью ко мне, и к телу моему, и к лицу моему. Дыши!»

Иван дунул на Кощееву дочь, и взгляд ее поплыл, зажегся огнем обожания. Тем самым, диким, необузданным, иссушающим. Мигом пересохли губы алые, налилось истомой тело. Конюший тем временем достал из сундука Кощев кинжал и всадил его первому гостью в грудь.

Василису замутило. Сейчас она четко отделяла свои чувства от чужих, и то, что происходило с разумом и телом ее первопредка, было ужасно. Ломались ментальные щиты, металась внутри оборванная сила. Кровь разносила возбуждение по венам. Трещали кости. Руки, ноги свело судорогой. А мозг уже пылал в любовной агонии. Василиса видела – вот он предатель, убийца, и при этом льнула к нему, словно обезумевшая от весеннего гона кошка. Нахлынула паника. Что если она застряла здесь? Что если вот так и будет всегда? Безумное жаждущее тело, и в нем душа словно в темнице.

«Не хочу!» — мысленный крик всколыхнул Навь.

Макошь удивленно вскинула брови и щелкнула пальцами. Василису вышибло из чужого тела, притянуло полупрозрачным мороком к богине. Та довольно хмыкнула и откинула бисерные нити с налобника.

— О, петляет пряжа! Давно не виделись, девочка моя. Стой подле меня, не чуди. Это уже свершилось. Прошлое неизменно.

— А будущее?

— Не поверишь, определяется прямо сейчас.

Иван тем временем игрался с кинжалом. Подбрасывал его, ловил, взвешивал в руке, примериваясь.

— И впрямь Игла. Тонкая, острая. Смертоносная. Скольких магов ты убил этим оружием а, Кощъ? Скольких детей сиротами сделал? Скольких жен вдовами? А этого, гляди, пригрел, змееныша. Эй, Змей пернатый, где твой огонь? Затушил я его брагой пенной. Э-ка какой я молодец! Богатырь, змееборец! На одном пиру всех врагов Гардарики извел. Кого мне, душенька моя, заколоть первого? Жениха твоего или папеньку? – Он поцокал языком. — Да, не повезло тебе с семьей. А может, ты сама хочешь? Нет. Ведь это я здесь герой, а ты моя царевна. Царевны в сказках молчат и принимают дураков за царей. Пожалуй, начну с твоего жениха. Ведь это он нашел кинжал, пусть на своей пернатой шкуре его и опробует.

Иван обошел стол, встал сзади, отвесил шутовской поклон Макоши и вонзил кинжал в спину Горыни.

Пока древняя Василиса осоловело улыбалась, ее дальний потомок не выдержала, закричала, зарыдала и, забыв наказ Пряхи, бросилась вперед.

— А ну стой! Не умеешь спокойно смотреть, марш жениха искать! – Макошь хлопнула в ладоши, и дух боярыни Сабуровой развеялся, как утренний туман.

Тем не менее древнее видение не исчезло, являя богине давно минувшее действо. Двуликая подперла подбородок кулаком и принялась наблюдать. Появление в Нави девчонки из рода Премудрых, своеволие первопредка, показавшего ей эту историю. Все указывало на новый виток. А потому следует вернуться к началу и проверить, все ли готово для конца этой истории.

Действительно, у свадебных столов разворачивалась давно канувшая в Смородину трагедия. Кощей скинул с себя оцепенение, одним ударом сбил Ивана с ног. Хотел и вовсе дух выбить, да вспомнил о дочери, взревел страшно и отбросил не глядючи. Склонился над другом и вытащил из тела его проклятый кинжал. Зажал руками рану. Но поздно: горячая алая кровь, шипя, падала на землю. А вместе с ней уходила в землю и душа Горыни. Кощь прошептал заговор. В первый раз за тысячу лет с уст его слетало не проклятие, а исцеление. И такая сила, такая мощь была в нем, что раненная Иглой душа перестала таять.

— Ты ее не удержишь. – Макошь уже была рядом. – Ты сам у меня выпросил оружие, убивающее магов насовсем, лишающее права перерождения, выпивающее их душу. Именно этот кинжал дарит тебе бессмертие. Верни его обратно в рану, напитай кровью мага.

— Я ведь почти отдал его тебе! – На висках Коща заискрился пот. – Мне не нужна больше вечность. Почему ты допустила подобное? Чем виноваты эти двое? Я любил Горыню как сына... Ты же убила их. Одного — на глазах у другого. И обоих — на моих. Любовные заговоры не снимаются даже богами. Но у Василисы хотя бы есть шанс переродиться, а вот у Горыни нет!