Я стояла ни жива ни мертва, боялась, что он расскажет маме. ОНА У НАС ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ – ЧУЖОГО НЕ ТРОНЬ! Но всё обошлось, он ей ничего не рассказал, но выводы я сделала сама и тогда же стала задумываться, что я девочка. НАЧАЛА ПРИМЕЧАТЬ ОТЛИЧИЯ ОТ МАЛЬЧИКОВ: они были сильнее меня, более неряшливые и не обращали внимания на раны, они этим гордились. И я тоже старалась не плакать, даже когда сильно ушибалась и шла кровь.

Вот такой урок я получила от своего соседа дедушки Коли.

Вспоминаю одну ситуацию и всё думаю, как бы я поступила на месте мамы. Просто поражает её мудрость. Денег не хватало, нас, детей, всё-таки было трое, папа работал на двух работах, а мама занималась подработкой: отбеливала, крахмалила, а потом натягивала на пяльцы тюль для окон (тюль был из ткани, которая очень мялась и после стирки была бесформенная, поэтому его надо было обязательно натягивать на специальные пяльцы, которые сделал папа). Пяльцы были сделаны для тюля разных размеров, мы их с мамой переставляли для разных моделей. Ещё были тюлевые покрывала для кроватей (тогда это было модно), маме принесли для приведения в порядок такое покрывало, привезённое из Германии. И вот в один из вечеров моя бабушка попросила меня принести лезвие от безопасной бритвы, она не боялась, что я порежусь. Тогда так не принято было переживать, что ребёнок может себя поранить, а если это и произойдёт, то считалось, что это урок, который пригодится в будущем.

А я в то время была натуральным источником энергии, и чем бы ни занималась, у меня в ушах постоянно звучала музыка, и потому всегда и везде танцевала, дирижировала, просто скакала и делала различные пируэты. Через некоторое время мама решила посмотреть, не высох ли тюль. И вдруг слышу её грозное:

– Ну-ка иди сюда!

Это ничего хорошего не сулило, её любимое коронное выражение. Я зашла и увидела бледную маму. Оказывается, я лезвием «продирижировала» по натянутому тюлю, сама того не замечая, безо всякого злого умысла порезала его. Просто у меня было хорошее настроение. И я налево и направо размахивала этим лезвием. Мама взяла нитки, иголку, крючок и стала исправлять положение. А мне она сказала:

– Пока не закончу, отсюда не уйдёшь!

Всё это ремонтировалось несколько часов. Я стояла рядом, а мама то сидя, то стоя, то лёжа работала. Мне было её жалко и потому очень стыдно за свою проделку. Она, как обычно, на меня не кричала, всё делала молча и так аккуратно, что в результате её стараний даже не было видно моего «рукоделия». После этого мама не отказывала этой женщине, постоянно принимала её покрывало для приведения в порядок, хотя этим уже не занималась. Каждый раз она зашивала, завязывала, прятала петли, которые убежали на тюле.

И буквально через несколько дней после этого случая мама обнаружила, что я испортила шикарное шерстяное одеяло (это была редкость в то время, так как хороших вещей было мало, в основном у всех были байковые одеяла). В углу (хорошо ещё, что не посередине) я вырезала грузовик! Для чего? Не знаю. Наверное, очень хотелось. Хотя сделала я это давно, открылась проделка только сейчас, после моего «творчества» с тюлевым покрывалом. В это время у нас жила тётя Надя, дальняя родственница, вот она-то и прятала «моё творчество» от глаз мамы. Она заправляла постель и вставляла одеяло в пододеяльник. Получилось так, что тётя Надя уехала домой в отпуск и мама сама поменяла постель. Между делом хочу сказать о постельном белье. Оно было обязательно белоснежное, накрахмаленное и поглаженное! Когда я повзрослела, мама учила меня, как крахмалить и особенно гладить его: чтобы утюг не приклеивался в ткани, в крахмал надо было добавить немного соли.

Вскоре всплыло ещё одно моё «творчество»! Мои братья вышили картинку, которую я отчётливо помню: это была девочка в шляпе, а в руках у неё – корзинка с грибочками. Так вот, они собирались поместить эту работу в рамочку, но не тут-то было: я обрезала края этой вышивки до самого рисунка. Все были просто в шоке, и мама в сердцах тогда сказала:

– Ты девочка, а доставляешь хлопот больше, чем наши мальчики!

Я не помню, что мною руководило тогда, но знаю, что я не хотела никому вредить. Скорее всего, это была, как сейчас говорят, банальная гиперактивность.

Когда я немного подросла, пошла и записалась в танцевальный кружок в Доме пионеров имени В. Дубинина. Мне очень хотелось научиться танцевать, но мама, памятуя моё пристрастие к «рукоделию», сказала:

– Иди лучше в вязальный кружок, ногами дрыгать и так умеешь!

Вот так жёстко она решила. Поэтому танцевать я училась сама. Да и вязать тоже, я не пошла в вязальный кружок, мне там было не интересно.

Мама подарила мне фартук, да не простой был этот фартук. Он мне предназначался для сбора картофеля, который моя мама перекапывала на совхозном поле после того, как урожай был собран. Мы на мамином велосипеде доезжали до места сбора картофеля, а оттуда мы шли пешком, перекинув два мешка с картофелем на велосипед, и это был хороший «улов», маме было тяжело, но я ей помочь не могла, слишком мала была. Но было по-разному: то густо, то пусто, зависело от урожая и недобросовестных уборщиков. Иногда мы могли собрать только полмешка картошки, но мама не отчаивалась и говорила: