Я извлек иглу, а шприц положил назад в аптечку. Затем я пошел в ванную, взял салфетку и аккуратно вытер капельку крови, которая могла бы привлечь внимание к уколу на шее. Сам по себе яд практически невозможно распознать, а симптомы очень похожи на сердечный тромб — по крайней мере, так нам объяснили ребята, которые снабжали нас этим зельем. Они очень гордились своим изобретением. Что ж, мы скоро узнаем, насколько обоснована их гордость. Затем я бросил салфетку в унитаз и спустил воду, пользуясь носовым платком, чтобы не оставлять отпечатков пальцев на ручке. “Группа уборки” Мака не будет заниматься этим клиентом. Пусть его найдут те, кто должен знать, что я настроен решительно. Стало быть, покойник должен выглядеть так, чтобы полиция не смогла ничего понять.

Прежде чем уйти, я еще раз взглянул на покойника. Так уж я устроен. Я терпеть не могу тонкие натуры, которые способны уничтожать тысячи людей нажатием кнопки, но не в состоянии взглянуть в лицо своей жертве. Да, я совершил мерзкое, хладнокровное убийство, но другого выбора у меня не было. Безобидное снадобье в наших аптечках дает всего два часа сна, а если верить Фрэнсису, то его доза оказалась даже слабее. Он сказал, что проснулся гораздо раньше.

Мне же требовалось больше, чем два часа. Кроме того, надо было, чтоб все выглядело правдоподобно: я старался всеми мыслимыми и немыслимыми способами расчистить себе дорогу. Если я заявлюсь как ни в чем не бывало на базу, Монах живо смекнет, что я рассчитываю на помощь кого-то из его людей.

Конечно, мистеру Пресману не позавидуешь, но иного выхода у меня не было. От этого зависел успех операции. Ну, и еще от того, как сложится обстановка на базе, если я туда попаду.

Я взял револьвер и вытряс из барабана боевые патроны, которые вставил из уважения к Пресману. Одно дело сильный мужчина, другое — слабая — относительно — женщина, которая скорее всего не вооружена. Против нее ни к чему применять огнестрельное оружие — и вовсе уж незачем предоставлять ей шанс использовать твой же револьвер против тебя. Но сам по себе револьвер может спровоцировать ее и окончательно выдать себя и свои намерения. Я пошел к Изобел.

Когда я появился на террасе, она подписывала очередной счет.

— Сколько же можно пропадать? — фыркнула она, когда я уселся на стул рядом. Я вспомнил, что велел ей встретить меня в штыки по возвращении. Она продолжала с весьма правдоподобной злостью: — Ты знаешь, сколько я здесь сижу? Если ты думаешь, что я прилетела сюда из Гонолулу, чтобы просто...

— Пресман умер, герцогиня, — тихо сказал я. Даже темные очки не могли скрыть от меня удивление и испуг в ее глазах. Я также заметил, как она украдкой посмотрела на верхнюю террасу. Она облизала губы и заговорила. Злость в ее голосе как ветром сдуло.

— Я... я не понимаю, о чем ты, Мэтт. Кто умер?

— Хватит, — оборвал я ее. — Не надо притворяться. Его нет в живых. Я только что прикончил его. Давайте прогуляемся к морю, и я расскажу все подробнее. — Она не двигалась до тех пор, пока я, поднявшись со стула, не сделал ей резкий знак рукой. Она стала выбираться из-за стола довольно неуверенно, и я решил помочь ей, вложив ей в руку белую сумочку.

— Спокойней! — сказал я. — И надо меньше пить, герцогиня. Вы неважно выглядите.

Эта реплика разозлила ее так, что она волей-неволей пришла в себя — резко выдернула свою руку и бросила на меня взгляд, где страх и ярость смешались воедино. Она пошла вперед, уже не шатаясь. Я за ней. Когда мы оказались в темной аллее, я поравнялся с ней и взял ее под руку, поскольку ей было непросто идти по песку на высоких каблуках. На сей раз она не вырвала руку, только странно усмехнулась.

— Что смешного? — спросил я.

— Ох уж эти рекламы тропических курортов. Там всегда изображены мужчина и женщина в шикарном платье на ночном берегу. Ничего приятного в такой прогулке нет, только песок набивается в туфли. Не ходить же в одних чулках!

— Ни в коем случае. Этого не будет. Она подозрительно покосилась на меня.

— Вы хотите и меня убить, Мэтт? — спросила она, поколебавшись.

— Пока не решил, — сказал я. — Давайте присядем и спокойно обсудим ситуацию. Присаживайтесь на эту лодку.

Изобел провела рукой, чтобы удостовериться, что лодка чистая, и села. Я сел рядом. Она с подчеркнутой тщательностью стала выколачивать песок из туфель. Ветра, по сути дела, не было, лишь изредка налетал легкий бриз. На берегу в ряд отдыхало шесть парусных лодок, их мачты четко вырисовывались на фоне светлого песка. Выше светились огнями отель и терраса, на которой мы еще недавно сидели. Казалось, это был совсем иной мир. Изобел снова издала странный нервный смешок.

— Я не верю, что вы способны убить меня, мой милый Мэтт, — сказала она. — И мистера Пресмана вы тоже не убивали. Это вы просто пошутили.

— Ну да, — сказал я. — Я всегда так шучу. Нет ничего потешнее убийства. Вы бы посмотрели на него, то-то посмеялись бы. Лежит на кровати с каменным лицом, а на затылке след от укола. Он-то думал, что я просто усыплю его ненадолго. Умора! Вы не знаете, откуда у него возникли такие странные идеи, герцогиня?

— Может, я... — начала Изобел. Но я не дал ей продолжить.

— Вы бы просто померли со смеха, если бы увидели, как он переполошился, когда понял, что отдает Богу душу. В жизни не видел ничего подобного — последний раз я так смеялся, когда дядя Гектор упал с сенокосилки и она искромсала его в клочья.