Шрифт:
Но после Октябрьской революции 1917 года все эти материалы, как «несозвучные эпохе», из школьных хрестоматий были выброшены. В советских хрестоматиях из деятелей прошлого прославляются только революционеры и разбойники.
О жизни в дореволюционной России советские хрестоматии дают материалы только из эпохи крепостного права, да и то описания исключительных случаев: о том, как помещица Салтыкова истязала своих дворовых девушек, как помещик заставил свою крепостную крестьянку выкармливать грудью его щенят и т. п.
О жизни крестьян в свободной деревне, после отмены крепостной зависимости и до революции 1917 года, советские хрестоматии никакого материала не дают. Учебники и хрестоматии создают впечатление, что помещичье крепостное право существовало до самой Октябрьской революции и что большевики освободили крестьян от этого ярма.
Материалов, которые описывают послеоктябрьский период, в советских хрестоматиях очень много. Все они рисуют советские порядки, в том числе и колхозы, как «социалистический рай земной», а всех большевиков, начиная с «величайшего из великих» и кончая председателем колхоза, изображают как «героев» и «друзей народа»…
Читают голодные школьники рассказы, стихи, песни и частушки о «богатых сталинских урожаях», о «сытой, зажиточной жизни в колхозной деревне», о «колхозном изобилии», о том, как «в колхозных свинарнях засияла лампочка Ильича». Читают о «колхозном рае», — и ежом шевелятся у них колючие мысли.
— Живём, оказывается, в «колхозном раю». А почему же нам есть нечего?.. Одеться, обуться не во что?..
— В свинарнях электрические лампочки, а нам… хоть бы керосину в лавку доставили! Часто без лампы, под коптилкой дома сидим… А если школьники читают вслух славословия советским порядкам, то родители сопровождают это чтение злыми репликами.
Разучивает школьник дома песню советского придворного одописца Лебедева–Кумача (в СССР его прозвали «Лебедев–Трепач») «Широка страна моя родная». Это песня, которую власть печатает в миллионах экземпляров, передаёт по радио и рекомендует петь и дома, и в школе, и на улице.
«Широка страна моя родная, Много в ней полей, лесов и рек…»Отец школьника подаёт реплику:
— Страна широкая, да жить негде…
Оглянувшись на отца, школьник продолжает:
«Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек…»Мать не вытерпит:
— Вольготней уж и нельзя: как в могиле…
— Ну, а почему же они так врут?.. — обращается школьник к родителям.
— Писаки–то? — переспрашивает отец. — Жить хорошо хотят: вот и врут… Ты же сам вчера читал песню про Сталина в этой книжице… Как бишь его?..
— Джамбула?.. — подсказывает школьник.
— Да, да, он самый… Так что же сказал этот самый Джамбул? Он сказал без утайки: «Ты, вождь, мне подарил дом, коня, шёлковый халат и орден. А за это я, говорит, тебя и прославлю и воспою, наше солнце, наш богатырь»… Вот, где собака зарыта…
Школьница читает вслух «Колхозную плясовую», частушки, которые написаны советскими литературными лакеями но выдаются за колхозные:
«Растяну гармошку шире, Пусть девчата подпоют: Чтоб узнали во всем мире, Как колхозники живут…»Родители иронизируют:
— Пущай узнают: может, и у себя «колхозный рай» заведут… Вот тогда и запляшут… «колхозную плясовую»…
Прежде, в дореволюционной деревне, и школьники и их родители питали полное доверие и благоговейное уважение к печатному слову, книге, учебнику.
Если кто–либо чему не верил, то последним и неопровержимым доказательством были слова:
— Это же в книге пропечатано!..
И «Фома Неверующий» сдавался.
А теперь? Хрестоматии советских школ таковы, что уже школьники первого класса обязаны читать пропагандную ложь:
— Мы не рабы.
— Рабы не мы.
— Колхозы собрали богатый урожай.
— Колхозники живут зажиточно.
— Мы хорошо пообедали и с песнями отправились на колхозную работу.
— Советские школьники благодарят Сталина, великого друга детей, за счастливое детство!..
Взглянут дети на картинку — потом на свои лохмотья, на свою нищую халупу… Они рассматривают картинки, читают текст хрестоматии, сравнивают это со своей жизнью, своим опытом, и у них с первых же месяцев ученья зарождается недоверие к учебнику: там — ложь…
Беседы школьников с родителями по поводу написанного в книгах это недоверие усиливают.
Встречая в печатных органах так много неправды, жители Советского Союза уже со школьных лет проникаются недоверием и неуважением к газете, журналу, книге. Это неуважение и недоверие к печатному слову сказывается в том обычном вопросе, с которым они обращаются друг к другу при виде печатного органа: