— Ты меня не слушаешь, — наставник вышел из тени, заложив руки за спину. — Дело было не в том, что их было двое, дело в тебе. — Он подошел ближе и ткнул меня пальцем в лоб. — Ты совершил ошибку, Пётр. Ты слишком долго колебался с выбором оружия, а затем выбрал кинжал, хотя в этой ситуации лучше подошел бы пистолет. Почему ты так нерешительно берешься за огнестрельное оружие? В чём причина твоего недоверия к нему?

Я молчал. Не мог же я признаться, что пришел из мира, в котором пистолет стрелял лишь раз, а, чтобы его зарядить повторно, нужно было буквально пляски с бубном устраивать. Может быть, именно в этом кроется мое нежелание выбирать именно его, когда есть надежный и проверенный кинжал?

Хоть из меня частично выбили подобные предрассудки, но пара осечек пистолетов на подобных тренировках всё же не смогли убедить меня в том, что огнестрельное оружие лучше проверенного кинжала.

Боль прошла полностью, напоминая мне, что даже она была всего лишь иллюзией. Но эта иллюзия, порой, была гораздо более реальна, чем настоящее. Ведь я знал, что это иллюзия, и позволял телу испытать весь спектр непередаваемых ощущений. Тогда как в настоящем бою, в горячке боя, иной раз и не ощущаешь ран, насколько они там кажутся незначительными. Может быть, в этом всё дело?

— На сегодня занятие окончено. Мне нужно подумать. Что-то мы с тобой делаем не так, — задумчиво произнес наставник и щелкнул пальцами.

Меня выбросило из тренировочного субпространства, в котором наставник мог создать любой антураж, какой ему больше вздумается, да еще и добавить ему такой натурализм, что пару раз я реально думал, что умираю, как вот сегодня, например. Кроме того, в этом субпространстве время сворачивалось в некий кокон, в котором оно текло циклично, изменяясь только для тех, кто в данный момент в этом субпространстве находится, а для внешнего мира, проходит от силы час.

Этим нехитрым для этого мира приёмом, собственно, и решалась нехватка времени, за те полгода, что я отвел себе на обучение. Меня всегда тренировали одного, потому что наставник прекрасно осознавал, что я с ними не останусь и готовить со мной слаживание с кем-то из настоящих клириков было для него нецелесообразно. Но, так или иначе, я все равно знал, что нахожусь именно в субпространстве, и, если я случайно сдохну, то это будет всего лишь несчастный случай и момент недоработки наставника.

Меня выкинуло недалеко от ворот. Стоял солнечный августовский день. Было тепло и хорошо. Птички пели, травка зеленела. Захотелось вот прямо здесь стащить с себя броню, вылить на распаленное тело ведро холодной воды, а потом лечь на эту траву, обсыхая, подставив тело солнечным лучам. Что прямо сейчас и проделывали некоторые несознательные личности. Не обливались водой, естественно, а лежали на земле, наслаждаясь прекрасной погодой. У меня аж скулы свело от накатывающего раздражения.

Посреди полянки развалились оборотень. Рядом с ним пристроилась Соня, заняв своей тушей оставшееся пространство. Петька жрал ананас? Да где же этот козлина ананас взял в монастыре? Рядом лежала Соня и чавкала колбасой.

Сидящий неподалеку привратник бросал на неё злобные взгляды, но как-то воздействовать не пытался. Ну, еще бы, мало у кого хватит ума качать права перед здоровой упитанной пантерой. Но из его скорбной позы было понятно, что гадина опять у него эту несчастную колбасу отжала. Вот что ее не устраивает в колбасе с кухни? Почему она постоянно отбирает её у несчастного смотрителя? Куски же от одного и того же батона отрезаются. Нет, это все выше моего понимания.

— Тебя что на этот раз ради разнообразия душили? — Петр приподнялся на локтях, осмотрев меня с ног до головы. Я же дотронулся до шеи. Понятно, снова остались следы, которые буквально через час пройдут, но пока их было видно даже посторонним. Вот тебе и иллюзия. Может быть, хватит так её про себя называть и жизнь сразу же станет проще, а обучение гораздо продуктивнее? — Мне вот интересно, где тебя так каждый раз уделывают, — он задумался на мгновение, и, покачав головой, добавил. — Хотя нет, не интересно. В гробу бы я видел такое обучение. — И он снова откинулся на травку и откусил приличный кусок от сочащегося соком фрукта.

Я только неопределенно хмыкнул. Ну, еще бы. Когда мы только попали в монастырь, Петька честно решил не отставать от меня, и даже потащился на первую в моей жизни тренировку, после которой выпал вот на эту же площадку и простонал.

— Да пошли вы все на хер со своими сковородками, — у меня в тот момент болели даже волосы на голове, хотя была всего лишь несильная тренировка на развитие тех мышц и всего остального, что должно было мне пригодиться в дальнейшем. Ничего похожего на то, чем я занимался сегодня, тогда и близко не было. И мне было в тот момент даже не до того, чтобы спросить, а при чём здесь вообще сковородка?

Но, с этих пор Петр ни на одной тренировке не был, а я вспоминал их с умильной ностальгией. Потому что они были ничто, по сравнению с тем, что со мной в последние три месяца реального времени, и около пяти лет свернутого времени, творили садисты, притворяющиеся моими наставниками.

— Откуда у тебя ананас? — спросил я, глядя на оборотня сверху-вниз.

— А, это, ну-у-у, — Петр съел последний кусок, ловко зашвырнул остатки в урну, стоящую неподалеку, и быстро поднялся и прошел к небольшому фонтанчику, здесь же в монастырском дворе, чтобы помыть липкие руки. — Как тебе сказать… — И тут откуда-то из глубины монастыря выбежала маленькая девочка лет семи-восьми на вид. Увидев меня, она замерла в немом восхищении. Вслед за ней вышла миловидная молодая женщина, видимо, мать малявки. Петр расплылся в широченной улыбке. — А вот, собственно, и ответ на твой бестактный вопрос, от которого у меня аппетит пропал, — и он, все еще широко улыбаясь, шагнул к девочке. — Я же обещал тебе, Кристина, что ты увидишь взаправдашнего клирика.