— Просто холодно.

Я хмыкнула и устроилась поудобнее. И вдруг поняла, что лежала бы так вечно.

Спать не хотелось, но какой-то разговор тоже не хотелось начинать. Вдруг он сейчас снова засыпает. Только разбужу его лишний раз.

Мы лежали в обнимку, дыша в унисон. Эта тишина, которая накрыла нас, была отнюдь не гнетущей, напряженной. Я снова поймала себя на мысли, что с ним даже молчать комфортно. Не нужно разговаривать, чтобы понимать друг друга.

Я поняла, что мы ни разу так не лежали. Просто лежали, без поцелуев, без этого тянущего ощущения в животе, когда хочется к нему прикоснуться, пройтись кончиками ногтей по его накаченному животу.

Просто лежать.

— Знаешь, Ева. Я ведь тебе никогда не рассказывал ничего, что связано с семьей и т. п. Только отрывки из наших разговоров, чтобы ты посмеялась или поговорила со мной. — Неожиданно начал он и резко приподнялся. Я скользнула с его руки и села по-турецки напротив него.

Андрей тяжело вздохнул, будто готовясь к тяжелому разговору, и закинул руку себе за голову.

— Мать изменила моему отцу, когда мне было лет семь. И я помнил, как они кричали, как ругались. Я никогда не видел отца таким злым, таким разъяренным и обиженным. Для меня он всегда был спокойным, уравновешенным человеком. Он и сейчас не ругается ни на кого из нас. Только вот с мамой… Да какая уже мне мама.

Он произнес это с таким отчаянием, какого я никогда не видела. И мне стало его неимоверно жаль.

— Она манируляторша… — осторожно начала я.

— Ты тоже это заметила?

— Я даже почувствовала это на себе. Мы с ней говорили о тебе тогда, когда мы приезжали и ты помогал отцу.

— Черт… ну в общем, она абьюзер чистой воды. Не знаю, почему отец все еще с ней не развелся с ней… Она не занималась моим развитием, не занималась со мной, не помогала делать уроки, когда я просил ее об этом. Она даже Катей не занимается. Мною чаще занимался отец, но и его мне не хватало. Он часто пропадал на работе. И только вечером, когда я уже ложился спать, он заходил ко мне и спрашивал, как прошел мой день.

Я боялась произнести и слово, как будто это могло его спугнуть.

— Раньше я не мог дать ей отпор, потому что в какой-то момент родилась Катя, которой она тоже мало занималась. Я не понимаю людей, которые делают все только для себя. Но, к сожалению, я понял, что по-другому в этом мире никак. Но когда мы с тобой познакомились, я понял, что тебе можно довериться. Именно поэтому я так написывал тебе, пытаясь изложить все свои проблемы. Но не думал о тебе, только о себе. И иногда корил себя за это.

Я не знала, что мне сказать, и как на это отреагировать. Я хотела сказать ему, что нет ничего страшного. Что все в порядке, не нужно в момент общения над этим задумываться. Но решила перевести тему. Не могла смотреть на то, как он себя убивает изнутри. Синдром спасателя дает о себе знать.

— А она, между прочим, сказала, что я тебе совершенно не подхожу.

— Правда? — Он усмехнулся. И это отразилось теплом на моем сердце. — А ты что на это?

— Я привела ей в пример материнскую любовь по Эриху Фромму и заявила, что у нее проблемы с тем, чтобы отпустить тебя и позволить жить так, как ты хочешь. И встречаться с тем, кем захочешь.

Он расхохотался. Я тоже не смогла сдержать улыбки.

Таким он нравился больше.

— Боже, как же ты хороша. Молодец. — он вдруг пронзительно посмотрел на меня. — Я представляю, как она там рвала и метала.

— Нет, ты даже представить себе не можешь.

Мы опять легли, он притянул меня к себе и вдруг поцеловал в макушку.

— Эй! — воскликнула я и поднялась с его руки. Он лукаво смотрел на меня. — Ты чего такое делаешь?

— Просто поцеловал в макушку? А ты куда хотела?

— В губы. — передразнила его я, но он видимо, меня неправильно понял. Или, наоборот, очень даже правильно. Он положил свободную руку на мою щеку и притянул к себе.

Я даже слова вымолвить не смогла!

Он требовательно поцеловал меня, но я не собиралась отступать. Я закинула на него ногу и оказалась сверху. И тут же пожалела — в кавычках — что что на мне оказался лишь лиф и трусики.

Андрей лишь затуманенными глазами успел оценить картину, и, не отрывая губ, улыбнуться.

Я сама не поняла, как поцелуй превратился в настолько неистовым, что мы уже не совсем осознавали реальность.

Наши языки сплелись, как пишут в книгах — закружились в танце — он беспорядочно шарил по моему телу ладонями, а я запустила пальцы в его волосы. Каждый раз, когда я тянула их, он издавал глухой стон, перерастающий в рык. Так тоже пишут в книгах.

И мне это безумно нравилось.

Мысли совершенно исчезли из моей головы, и я уже не думала ни о его проблемах с семьей, ни о наших взаимоотношениях. Просто пусть все идет своим чередом.

Он завел руки за спину и нашарил застежку лифа.