Пусть эти глаза больше не были теми, какими я их видел в нашу первую встречу.

Но я готов был сделать так, чтобы они смотрели на мир распахнуто. И чтобы на лице светилась улыбка.

— А давай сделаем запеканку с баклажанами?

Ева как раз хотела что-то сказать, открыла рот, но после моих слов сразу его закрыла.

Брови, казалось, взлетели до небес. И тут она накрыла лицо руками и громко засмеялась.

Теперь пришла моя очередь непонимающе смотреть на нее.

— Ева, Ева, хватить смеяться.

Аккуратно я убрал руки с ее лица и положил на свои щеки.

Ева не растерялась и чуть сжала их, желая тискать, чем вызвала у меня улыбку.

Такая Ева мне нравилась больше. Но без повседневной Евы, Ева тоже не Ева.

— Я просто засмеялась с перехода. Ты был таким задумчивым, а сказал про запеканку с баклажанами.

— Я долго думал, что нам приготовить. — Ее улыбка чуть дрогнула, когда я сказал нам. Как многое может измениться от одного слова. — А о чем ты думала?

Она помолчала. Будто обдумывала, сказать мне свою идею или нет.

— Я хочу организовать Хэллоуин.

Я был удивлен. Конечно, мне было известно, что Ева очень любит этот праздник за свою таинственность, но даже не представлял, как она представляет себе организацию такого мероприятия.

— Обещай, что обязательным атрибутом твоего костюма будет портупея.

Ее брови взлетели, и она чуть не подавилась словами, которые собиралась сказать мне.

— Обещаю, Андрей. — Передразнила она меня и встала с кровати.

— Ты куда?

— В магазин, балда. Баклажанов у меня нет, так что одевайся, пойдем в магазин. — Она обернулась и хитро улыбнулась.

Лиза

Лиза сидела на кровати и беззвучно плакала.

Я устала, говорила она. Я так больше не могу, говорила она.

Но каждый день терпела, каждый день встречала его с улыбкой, хотя каждый раз в ответ получала лишь холод и нотки презрения.

Почему я это терплю? Я не знаю. С каждым днем ситуация все больше и больше усугубляется, но я ничего не могу с этим поделать. Я не понимаю себя, не понимаю его. Сколько бы я не пыталась заговорить с ним по этому поводу — это еще ни разу не получила внятного ответа или хотя бы какого-либо объяснения своим действиям.

Вот и сейчас ключ в двери повернулся, послышались громкие звуки из прихожей. Что-то со стуком упало.

Он опять пришел пьяным.

— Лиза! Где ты?

Господи, мы даже не женаты, а он уже такое вытворяет. Хотя, я стала сомневаться в том, что он вообще меня любит и любил.

— Где ты был, Никита?

Я помогла ему снять куртку и понесла его до дивана. Он повалился на подушки и распластался на нем.

Я задержала на нем взгляд, но сейчас вместо любви меня одолевали странные чувства. Это больше была не любовь, это были отвращение и жалость.

Раньше его черты были ярко выражены, четко очерченные скулы, выдающийся подбородок и широкие, открытые глаза. Сейчас же эти черты расплылись. Он больше не был таким, каким в день нашей первой встречи.

В нем больше не было того Никиты. Который никогда не брал даже капли алкоголя, который всегда заботился, даже когда возвращался усталым с работы.

Мы оба работали, оба понимали, как тяжела совместная жизнь. Но видимо для кого-то работа стала поводом допоздна задерживаться, чтобы сидеть в барах и гулять с друзьями.

Он упрекал меня, что я не даю ему видеться с друзьями. Но каждый раз, когда он это говорил, даже не представлял, что ради него я оторвалась от семьи. Что ради него, от меня отвернулись все подруги. Что я давным-давно никуда не выбиралась с Никой и Евой. Девушками, с которыми я боялась потерять связь. Связь с внешним миром.

И тогда я приняла решение.

— Никита, мы расстаемся. Выметайся отсюда.

Он резко открыл глаза и поднялся на диване. Мне кажется, он не понял того, что я сказала. Но таким голосом мне еще не приходилось говорить.

— Повтори?

— Мы расстаемся, — я постаралась сказать так, чтобы мой голос не дрогнул, — выметайся к своей любовнице, с которой ты разговаривал в коттедже ночью по телефону.

Будто он и не пил. Никита вскочил и сделал шаг ко мне. Выражение лица сразу изменилось. Оно исказилось от ярости. Только вот в глазах виднелся неприкрытый страх.

Мне было страшно, я боялась, что он ударит меня, но сейчас было сильнее желание прекратить все это, чем страх перед ним.

— Не трогай меня.