Герман долго смотрит на меня с совершенно нечитаемым выражением. Потом говорит:

— Я всегда выберу тебя.

Я сглатываю. Лишь бы опять не расплакаться. Сморгнув подступившие слезы, выдавливаю благодарную улыбку в ответ.

— Ты злишься на меня, да? Что не доверилась тебе сразу?

Он качает головой.

— Но ты такой… мрачный. Если злишься, можешь всё мне высказать…

— Как я могу на тебя злиться? — невесело улыбается он. — Я на себя злюсь.

— За что?

Но он вместо этого вдруг спрашивает:

— Ты ведь из-за этого звонила тогда? Когда ответила Вика?

— Да, — признаю я.

Он снова выдыхает, протяжно и как-то мучительно.

Немного поколебавшись, я спрашиваю:

— А что мне теперь делать?

— Ничего. Пока, во всяком случае, — вздыхает он.

— А если они опять придут?

— Не придут.

— А ты откуда знаешь?

Он не отвечает. А потом говорит:

— Поехали ко мне? Живи у меня. Я буду тебя возить, куда надо. В школу твою или еще куда.

— А как же бабушка? Я не могу ее бросить.

— Возьми ее собой. Места хватит.

Я бы полжизни, наверное, отдала, чтобы просто поехать к нему, жить с ним в одном доме. С ним… да это же просто мечта. Сказка.

— Я не могу… — выдавливаю из себя горестно. — Что я скажу Антону? Я не могу… Прости меня, прости. Но…

Я закрываю лицо руками. Слез нет, но так горько…

На удивление, Герман не спорит, не доказывает мне, что я погрязла в болоте, что гублю себя, что я должна освободиться и все прочее. Он просто молча ждет.

— Прости меня, — шепчу я.

— Тебе не за что просить у меня прощения, Леночка, — отвечает он.

Чтобы скорее миновать этот неловкий момент с Антоном, я с наигранной живостью сообщаю ему:

— А знаешь, что мы придумали? Точнее, Олеся Владимировна. Про всё это рассказать в СМИ. Завтра утром к Юльке приедет журналистка, возьмет у нее интервью. А затем и со мной побеседует. И потом всё это опубликуют. Как думаешь, это нам поможет?

Герман почему-то не отвечает. Только опять смотрит на меня так же, как час назад, при встрече. С какой-то пронизывающей жалостью. Так смотрел на меня двоюродный дядя, когда объяснял, почему я больше никогда не увижу маму с папой. Так же смотрел на нас и врач, когда сообщал про аневризму.

— Олеся Владимировна говорит, что поможет… — вяло заканчиваю я мысль и замолкаю.

Видимо, Германа ранило, что я отказалась к нему поехать жить. Меня бы тоже ранило. Отворачиваюсь к окну. Мне неудобно перед ним, да вообще стыдно. Я ведь ненавижу такое: пользоваться человеком, который тебя любит. А у меня сейчас так и получается. Обращаюсь за помощью к нему и тут же говорю: «Извини, у меня Антон». Хороша, ничего не скажешь. Самой от себя противно…

— Прости меня, — жалобно лепечу я. — Мне пора. Я… я позвоню тебе… потом как-нибудь, да?

Он кивает и все смотрит, смотрит так, что у меня сейчас сердце разорвется. Я не выдерживаю. Выскакиваю из машины и убегаю домой.

А ночью просто изнемогаю…

Наутро бабушка просыпается вполне бодрой. Даже и не скажешь, что вчера ей так плохо было. Но, конечно, она ничего не забыла. И мне приходится за завтраком рассказывать ей всю эту гнусную историю. Естественно, я как могу смягчаю, а кое-где — умалчиваю. Всего ведь бабушке не скажешь. Но и этого хватает, чтобы она распереживалась. Забавно, но она тут же вспоминает про Германа.

— Надо ему все рассказать. Он что-нибудь сделает. Он тебя не даст в обиду.

— Я уже рассказала. Вчера. Когда ты спала.

— И правильно, — согласно кивает бабушка. — Что они там мне вкололи? До сих пор голова плывет…

После завтрака я еду в Листвянку. Бабушка почему-то недовольна, но я ведь Антону и Вере Алексеевне пообещала, что в выходные буду приезжать. К тому же там Юлька.

— Я ненадолго, — заверяю ее. — На пару часов и обратно.

Но бабушка все равно хмурится.

Выхожу на улицу и первым делом оглядываюсь по сторонам. Ищу ту черную машину или тех двоих, что угрожали нам. Но у обочины припаркованы лишь два белых универсала и серебристый седан с тонированными стеклами.

Выдохнув с облегчением, я еду на автовокзал. Оттуда — на маршрутке в Листвянку. Всю дорогу волнуюсь. Не то что очень нервничаю, но и расслабиться не могу. Интересно же, поговорили с Юлькой или нет. Если да, то как всё прошло?

В Листвянке осенью довольно пустынно по сравнению с летними месяцами. Поток туристов схлынул. Машин тоже почти нет… Я перехожу дорогу и вдруг замечаю серебристый седан. Тот самый, что стоял возле дома утром. И сердце тотчас обрывается и кубарем катится вниз.