– И что? Вот так просто уйдешь?

– Не говори мне о простых решениях, Слава, – посмотрела на него, пылая гневом и источая его. – Ты хотел говорить, прошу.

– Все не так просто, понимаешь?

– Конечно, понимаю. У меня есть иной выбор, кроме как понимать тебя? Боже, ты так отпирался, что я решила, будто сошла с ума. Что тот мальчик был не настолько похож. А стоило всего лишь напомнить срок давности и паф… воскресли и память и… Неужели так легко забылась другая женщина? Или ты пытаешься показать, насколько она была для тебя неважна?

– Да не помню я ее. Черт возьми, я ничего не помню. Точнее…

– Это все, что ты хотел сказать?

Я склонилась над сумкой и, положив в нее еще несколько вещей дочери, выпрямилась застегнув.

– Думаю, тебе стоит вспомнить. Женщину, ночь… ночи… Я не знаю. Понимаешь в чем дело? Это я не знаю ничего. Это я встретила незнакомку и твою копию подростковую. Это меня предали много лет назад. И знаешь, что, время не имеет никакого значения, потому что прошлое стучит в дверь даже через десять лет.

Пока он смотрел в мои глаза не зная, что сказать, я забрала из его рук дочь и, схватив сумку, пошла прочь.

– Ну куда ты? Ну Нина, – опомнился, когда я уже надевала комбинезон осенний на Машу.

– К родителям. У них юбилей, а я даже не знаю, как буду себя вести с ними. Я даже не знаю, стоит ли просить тебя остаться дома и не приезжать. Я не знаю, Слава… что мне делать. Я не знаю.

Тишина. Только дочь ничего не понимающе лежала на диване и смотрела на нас двоих.

Застегнула заклепки на шее и взяла на руки, когда она начала психовать из-за тесной одежды.

– Тише, зайка, скоро пойдем.

Вышла на кухню и взяла листок.

– Это номер той женщины.

– Я не стану ей звонить…

– Что? – у меня даже горло пересохло.

– Я сказал, что не стану ей звонить.

– Нет, ты не сделаешь этого, Вячеслав. Она пришла за помощью. У нее сын… у ВАС сын. И ты не можешь сделать вид, что ты не при делах. Я видела тебя разным мужчиной и находила всегда то, за что восхищалась. Одного предательства достаточно для разочарования, поверь. Но трусом ты быть не имеешь права, перед своим ребенком особенно.

После этого он больше не дышал в мою спину.

Я спустилась вниз, села в такси и уехала в родительский дом.

Руки тряслись до ужаса сильно. Мне казалось, что скоро хватит удар.

– Вам плохо? – кажется, заметив мое состояние, спросил таксист-мужчина средних лет.

– Нет, спасибо, что спросили.

Всю поездку я смотрела на уснувшую дочь. Смотрела, и мои мысли хаотично кружили, заставляя ощущать тошноту от этой карусели.

За одно несчастное мгновение все развалилось. И главное, я не знаю, как поступить.

Мама вышла навстречу, видимо, услышав подъехавшую машину и помогла.

– Привет, мамуль. Поздравляю вас с папой.

– Спасибо, доченька.

Она не обратила внимание на мою большую сумку, тем более взяв на руки Машу и воркуя с просыпающейся внучкой.

Пока шли по подъездной дорожке, она говорила и говорила, не видя моего лица. Но когда вошли, я не могла больше отворачиваться. А скрывать что-то от нее никогда не умела.

– В чем дело? Нина…

– Плохо все мама, внезапно стало плохо.

Сняла верхнюю одежду и прошла в гостиную, где стала раздевать дочь.

– Ты не отвечала мне с обеда и тут приехала одна с внучкой. Вы поссорились со Славой?

– Поссорились, ма. Потом расскажу. Только папе не говори, иначе не успокоится. Ты же его знаешь.

– Ладно. Ты только скажи, это что-то серьезное? – тронула за плечо, когда я хотела поднять Машу на руки.

– Мам, прошу… – слова, итак, давались тяжело. – Я могу остаться на время?

– Так тут не старые вещи? – догадалась она, бросая взгляд на одиноко стоящую в стороне сумку. – Я думала, что ты привезла на чердак убрать ненужное.

А в голове была мысль, что я будто себя поломанную уложила туда и притащила на чердак убрать.

– Нет, это наши с Машей вещи.

– Ты меня пугаешь, Нина.

– Знала бы ты как мне самой страшно.

Глава 6

Слава

Дверь за моей женой и дочерью закрылась, а я по-прежнему стоял на месте и безуспешно пытался вспомнить события десятилетней давности.

И дело не в том, что прошло столько лет. Дело в том, что ту ночь я похоронил в своем сознании, потому что был уверен – нечего помнить и нечего забывать.