Хэнк неукоснительно держался избранной во Флориде роли. Я был не столь уж молод, сам он - отнюдь не настолько стар, но бывшему капитану и конгрессмену определенно нравилось обращаться к младшим по-отечески.

– Без особого труда, - уведомил я.

И сказал, по сути, чистую правду.

Изрек едва ли не первую и единственную достоверную фразу, прозвучавшую во время беседы в укромном кабинете.

Стоя бок-о-бок с Дианой у самых корабельных поручней, я следил, как живописный, маленький, облитый солнцем Олесунн постепенно удаляется. Корабль продвигался по фьорду, готовясь миновать волнолом и выйти в открытое море.

– Шкипера незаметно, - сказала девушка.
– Должно быть, и впрямь вознамерился держаться подальше.

Я скормил ей отредактированный и сокращенный текст совещания в ресторане, покуда спутница с воодушевлением уписывала поданный услужливым судовым официантом завтрак.

– Вашингтонские мудрецы, - заметил я, - возможно и прикрывают наш международный разбой, однако случись неладное - навряд ли захотят, чтобы главаря шайки справедливо сочли старшим флотским офицером, пускай даже отставным. А на побережье, особенно ближе к северу, пропасть народа помнит бравого Зигмунда, распоряжавшегося половиной скандинавского Сопротивления.

– Да, Хэнка считают героем, - подтвердила Диана. Поколебалась, неуверенно поглядела на меня: - Только не понимаю... Тебе, Мэтт, не кажется весьма странным, как легко сумел он уговорить норвежцев, склонить их к сотрудничеству? Учитывая конечную нашу цель?..

Я осклабился:

– Милая, прими поздравления и благодарность - совершенно искреннюю. Ибо секунду назад моя давно рассыпавшаяся прахом вера в разум так называемой слабой половины человеческого рода воскресла и воспряла. "Странным", значит? Слабо сказано, Диана. Можем безошибочно предположить: чем бы ни занимался в Норвегии капитан Прист, мы и грана правды не поведали, невзирая на тщательно продуманную ложь, подкрепленную статистикой и географическими картами.

Озабоченно хмурясь, Диана спросила:

– Но что же... делать будем? Вдруг он затеял нечто ужасное?

Я вздохнул с невыразимой печалью.

– Девица вознесла меня превыспрь, и тот же час низвергает в бездну.

– Что?!

– Рассуждала весьма здраво, а теперь молотишь глупости... Получается, ты отринула паскудную, ханжескую, мещанскую мораль и явилась в Европу только чтобы наставить Хэнка Приста на пути праведные? Так ли сама говорила накануне?

– Э-э-э...

– Я думал, ты взбунтовалась против постылого обывательского существования: безопасного, достойного, непроходимо скучного и глупого. Прекратила беспокоиться о бурых пеликанах и белых слонах! Начхала на предрассудки.

Диана прыснула и немедля оборвала смех.

– То есть, предлагаешь способствовать Присту, даже если... если он лжет?

– Отчего же "если"? Шкипер врет как сивый мерин, видать невооруженным глазом. И, между прочим, уведомил об этом словесно, в открытую... Ну и что? Приказом не предусмотрено докапываться до истины. Прист вполне может затевать куда более противозаконную и страшную вещь, несли вульгарная кража нефти у скандинавских бедолаг. Будем исходить из этого, и не ошалеем от неожиданности, когда правда выплывет наружу. Мой начальник отозвался о Хэнке Присте как изобретательном и умелом агенте, а начальник не раздает подобные комплименты на манер визитных карточек. Дозволим старому флибустьеру невозбранно плести свою паутину. А наше дело - забрать почту по дороге на север и не совать носов куда не след. Ого!.. Гляди, кто близится...

Эльфенбейны, pere et fille [8] (прошу прощения за мой чудовищный французский выговор), объявились на палубе, дабы обозреть величественную панораму. Чуток опоздали, конечно, ибо надвигались облака, и береговое разноцветье заметно меркло. Я посмотрел на Диану.

– Встретимся у тебя в каюте, минут через пять. По дороге наведайся ко мне, вытащи из чемодана полевую аптечку и прихвати. Повторяю: через пять минут. Не удивляйся, если приду не один.

Диана поежилась и скосила взор на родителя и дщерь, остановившихся неподалеку. В глазах моей спутницы мелькнула искорка:

– Пособить?

– Ваша кровожадность, - шепнул я, - проваливайте. Что за хищная молодая особа!

Если речь идет о способности уберечься и выжить на истребительно-шпионском поприще - а доктор Эльфенбейн, безусловно возделывал поле, непосредственно примыкавшее к нашей собственной ниве, - человеку прямо противопоказано дорываться до успеха и власти. Субъект поневоле забывает, каковы обычаи джунглей, из которых ему посчастливилось воспарить в поднебесье. Он ширяет сизым орлом, гордо клекочет и ощущает себя недосягаемым. Там, внизу, жалкие, обреченные пресмыкаться твари могут по-прежнему язвить и пожирать Друг друга; но в горных просторах - покой и раздолье, больше незачем опасаться пуль - тем паче, когтей и зубов; здесь упомянутый субъект наслаждается полубожественным чувством вседозволенности...

И становится поистине бесстрашен.

И совершенно зря.

Слоун-Бивенс вопросительно уставился на меня, возникшего рядом. Со всевозможной учтивостью я назвал себя:

– Мэттью Хелм к вашим услугам, сударь. Не пора ли потолковать, а?

Голубые глаза Эльфенбейна отразили удивление, розовая пасторская физиономия слегка скривилась, но доктор быстро обуздал мимику.

– Вы убили Бьерна, - проронил он ледяным голосом.
– Правда, олух не представлял особой ценности, простой наемник из местных... И все-таки не вижу смысла и резона беседовать с вами.