– Хорошо, - согласился Рольф, поворачивая за угол.
– Но только, сами понимаете, из вторых рук... Заваруха началась после партизанского налета на Блумдаль, заштатную прибрежную деревушку. Немцы потеряли пять солдат, и полковник пришел в неистовство. Захватил мирных заложников, пятьдесят человек - десятерых за одного...

– Соотношение изменялось от страны к стране, - вставил я.
– Во Франции брали двадцать, поскольку норвежцы все же нордическая раса, а французы - латинская шантрапа... В Польше и до тридцати доходило. Это при гитлеровцах. А сталинские ребятушки расстреливали заложников безо всякого счета, сколько нахватать удастся. От десяти до сотни за голову...

– Да... Велел виновникам сдаваться - иначе всех бедолаг поставят к стенке. Виновник и ухом не повел. Норвежцев казнили. А Зигмунд исчез, и несколько месяцев ни слуху, ни духу о нем не было. Решили уже, что угрызения совести у парня разыгрались, или начальство лондонское рассердилось и отозвало его навсегда.

Я чуть не засмеялся, но промолчал.

– Немцы успокоились. И вдруг, однажды ночью, началась ураганная атака - по крайности, казалась ураганной, хотя устроила ее горстка людей - на оружейные склады в горном городке. Атаки ждали - квислинговские доносчики трудились вовсю, - и загодя подготовились отбить ее. Направили к складам каждого бойца, которого смогли выделить; надеялись наконец-то взять Зигмунда живым или мертвым.

– Партизаны знали, на какой рожон лезут?

– По слухам, нет... И, якобы, доносчику подсунул нужные сведения сам лейтенант Зигмунд. Рольф переключил передачу.

– Повторяю, так излагают, но доказать ничего не могут... Покуда люди Зигмунда задавали нацистам работенку в горах, покуда с побережья срочно подтягивались на помощь обороняющимся новые, непотрепанные части, Зигмунд беспрепятственно подстерег у Розвикена армейский транспорт, который отчалил вечером.

– Розвикен, - повторил я.
– Розовая Бухта. Красиво звучит.

– Ага. В ту ночь вода и впрямь порозовела... Все пошло как по маслу - для Зигмунда. Взрыв раздался в нужное время, и в должном месте. Судно затонуло. Немцы, не пошедшие ко дну вместе с кораблем, не закоченевшие и не захлебнувшиеся, доплыли до суши, где их заботливо приняли и препроводили на тот свет партизаны - отборные зигмундовские диверсанты.

Я хмыкнул.

– Поутру, - кисло улыбнулся Рольф, - на дверях немецкого штаба нашли аккуратно приколотую записку. Вернее, плакатик. Попробую перевести: ДЕСЯТЬ ЗА ОДНОГО, СООБРАЗНО ПРАВИЛАМ. ВАШ ХОД, ГОСПОДИН ПОЛКОВНИК.

Я присвистнул:

– Наши флотские друзья весьма суровы...

– Я, конечно, был мальчишкой сопливым, - откликнулся Рольф, - но запомнил, как толковали о Зигмунде; как одни твердили, что недопустимо и на войне творить подобное зверство - сами слышали бабушку; а другие радовались, проведав, что нацистским выродкам прописали их собственное лекарство и дали попробовать, сколь сладко довелось норвежцам и прочим... Третьи считали, что Зигмунд попросту поиздевался над полковником...

– Не понимаю.

– Даже получив нужное разрешение, даже из кожи "вылезя вон, герр оберет не смог бы наскрести в горах пять или шесть тысяч заложников. Север населен отнюдь не густо; после этого просто некому оказалось бы спину гнуть на гитлеровцев, солдатню кормить и обеспечивать... Поэтому полковника с позором откомандировали из Норвегии. То ли на Восточный фронт послали, то ли под трибунал отдали, не знаю... Добрались, Эрик. Приехали.

– Спасибо, - сказал я.

– Идите вдоль шоссе, не ошибетесь.

Путь оказался неблизок, но шагать по гладкой дороге было нетрудно, и автомобильного движения в столь поздний час не замечалось. Некоторое время справа блестела водная гладь; потом фьорд остался позади, шоссе повернуло на полуостров, и за проволочной сетью ограды возникла взлетная полоса.

Дорога разветвилась.

Более узкая асфальтовая полоса потянулась направо, а главная устремилась влево, мимо аэродрома. Я двинулся по ней и очутился у немощеной, катком разглаженной стоянки, перед коей высилась каменистая громада, на гребень которой вела крутая лестница, различимая даже во мраке.

Видимо, сюда и карабкались местные жители, когда им приходило на ум полюбоваться взлетами да посадками летательных аппаратов. По описанию и положению судя, это и был пресловутый холм, назначенный для встречи с полупьяным инженерным гением.

Я поднялся и осмотрелся, предварительно глянув на циферблат. Ровно два часа пополуночи.

Облака - тяжелые, набрякшие влагой - стелились низко, сыпалась мелкая морось; ранее шести наверняка не рассветет, и на появление робкого хмельного человечка рассчитывать нечего. Если я не ошибся и рассчитал в точности, Эльфенбейн едва ли успел переправить сюда своих людей...