Был также пункт о назначении генерал-майора Шишенина начальником штаба войск Крыма. Фактически Гавриил Данилович Шишенин уже выполнял задания адмирала Левченко, а это назначение, по-видимому, означало, что из штаба Приморской армии он уходит окончательно.

Командарм, следивший за тем, как я читаю приказ, сейчас же подтвердил:

— Да, да, это касается и вас. Вы стали сразу начальником двух штабов. Впрочем, пока это одно и то же.

— Здесь не поставлены задачи флоту, его корабельным соединениям, — заметил я. — Не определена и роль командующего флотом — за что в Севастополе отвечает теперь он.

— Большая часть. кораблей перебазирована на Кавказ, — пояснил Иван Ефимович. — Тут им теперь не дала бы жизни немецкая авиация. Адмирал Левченко считает, что Военному совету флота также целесообразно перебраться туда. Того же мнения, кажется, и адмирал Октябрьский. А Левченко намерен быть со своим штабом в Севастополе.

Признаться, я не очень удовлетворился тем, что услышал. Где бы корабли ни базировались, без их участия длительная оборона изолированного приморского плацдарма немыслима. Это мы слишком хорошо знали по Одессе. А раз так, почему же в таком важном приказе флот, по существу, обойден?

Очевидно не желая продолжать разговор на эту тему, командарм суховато сказал:

— Мы с вами солдаты и обязаны принять и выполнить приказ таким, каков он есть. Главное сейчас, Николай Иванович, привести в строгую систему управление всеми обороняющими Севастополь силами. Об этом и надо думать, а остальное так или иначе образуется.

И Иван Ефимович перешел к вопросам практическим:

— Я договорился, что мы разместимся на командном пункте береговой обороны, у Моргунова. Будет тесновато, но это не беда. Зато там налаженная связь с частями — все, что стоит сейчас на севастопольских рубежах, управляется оттуда. Тыл и начальники родов войск, кроме начарта, останутся пока в Херсонесских казармах. Кстати, примите к сведению, хотя приказом это еще не отдано: генерал Моргунов с сего дня является моим заместителем, а начальник штаба береговой обороны полковник Кабалюк — вашим. Так начал организационно оформляться Севастопольский оборонительный район — СОР. Приказ адмирала Левченко, готовившийся, вероятно, в большой спешке, далеко не во все внес ясность. Как увидит читатель, структура СОР, объявленная 4 ноября, оказалась не окончательной.

Но командарм был прав: при всех условиях главное заключалось в том, чтобы обеспечить четкое, гибкое боевое, управление. Пока оно затруднялось уже тем, что на многих участках оборону держали батальоны и отряды, не сведенные в более крупные части.

И все же до прибытия основных сил армии крупные оргмероприятия исключались. Даже ограниченные перегруппировки на отдельных участках требовали предельной осмотрительности: когда противник нажимает, а резервов нет, любой просчет может стать гибельным. И нужно было в кратчайший срок досконально изучить обстановку, чтобы свободно в ней ориентироваться.

За это мы в штабе взялись с первого же часа пребывания в Севастополе. Но как я ругал себя, что не нашел времени познакомиться с местностью вокруг города и оборудовавшимися позициями в те двое суток, которые провел тут после Одессы! Тогда были другие заботы, да и не верилось еще, что придется воевать под Дуванкоем, у Федюхиных высот или у Балаклавы…

Войти в курс дел нам активно помогали севастопольские товарищи из береговой обороны. Я очень обязан в этом отношении генерал-майору Петру Алексеевичу Моргунову и особенно полковнику Ивану Филипповичу Кабалюку, с которым меня сразу тесно связала начавшаяся совместная работа.

Вряд ли кто-либо в тот момент знал истинное положение под Севастополем — я имею в виду обстановку на суше — лучше, чем эти два командира. До образования СОР л прихода приморцев все нити руководства боевыми действиями, развернувшимися на подступах к главной базе флота, все данные о событиях на каждом участке фронта сходились именно к коменданту береговой обороны и в его штаб. К тому же Моргунов и Кабалюк были севастопольскими старожилами, которым все вокруг знакомо и близко.

Потом я узнал, что генерал Моргунов (в юности — слесарь на московском заводе Гужона и красногвардеец, участник штурма Кремля в 1917 году) пришел к Черному морю в бригаде красных курсантов-артиллеристов, сражавшейся против Врангеля. А в береговой обороне Черноморского флота, которую за два года до войны возглавил, прошел все служебные ступени, начиная с командира огневого взвода.

Полковник Кабалюк был старше своего начальника и успел побывать солдатом в окопах первой мировой войны. А севастопольцем стал тоже с тех дней, когда Крым очищали от белых. Командовал батареей и дивизионом береговой артиллерии, служил в штабах, преподавал в течение ряда лет в училище береговой обороны, откуда вернулся на штабную работу большего масштаба.

Иван Филиппович Кабалюк носил пышные усы, говорил неторопливо и чуть-чуть певуче. При всей своей командирской подтянутости он напоминал немолодого украинского крестьянина, спокойного и добродушного (как оказалось, он действительно родился и вырос в приднепровском селе). Но этот медлительный на вид человек отличался большой собранностью, знал цену минуте.

После того как мы, в первый раз встретившись, представились друг другу, он тотчас же развернул карту и без всяких предисловий начал:

— Вот что мы имеем под Севастополем…

Жирные трезубцы, нанесенные на карту по кромке суши от Николаевки, уже занятой противником, до Балаклавы, обозначали позиции стационарных береговых батарей. Их было девять, но одна — 54-я старшего лейтенанта Заики — больше не существовала. И еще три подвижные. На всех, вместе взятых, меньше пятидесяти орудий. Зато калибр до 305 миллиметров. Словом, артиллерия крепостная.