Такая просьба кажется теперь более чем скромной, особенно если учесть, какое значение придавалось удержанию Севастополя. Но тогда мы не знали, смогут ли ее быстро удовлетворить. Шли тяжелые бои под Ростовом, продолжалась битва за Москву, было немало и других напряженных участков на огромном советско-германском фронте.

Не без трудностей проходило организационное сколачивание секторов.

Дивизии пополнялись формированиями Севастопольского гарнизона, причем в ряде случаев батальон или отряд включался в армейскую часть целиком и, обороняя прежние позиции, становился, скажем, третьим стрелковым батальоном такого-то полка. Однако объявить это приказом было еще недостаточно. На поверку оказывалось, что в некоторых подразделениях не знают своих новых начальников, а в других хотя и знают, но подчинение им восприняли как временное и по-прежнему считают себя батальоном такой-то флотской школы. Тем более что эта школа иногда продолжала чем-то снабжать "свой" батальон, напрямую посылать ему подкрепления. Словом, давала себя знать своеобразная инерция первоначальной раздробленности фронта обороны, когда навстречу врагу выдвигались спешно созданные разнокалиберные подразделения, свести которые в крупные части тогда не было возможности.

Сражались эти батальоны и отряды не всегда умело, но геройски, их личный состав успел сплотиться. Считаясь о этим, их вливали в Приморскую армию компактно, не меняя без крайней необходимости и командиров. Но необходимо было, чтобы новые подразделения врастали в общеармейский организм накрепко, никакой "автономии" составных частей воинская организация не терпит.

Работники штарма приложили немало усилий, добиваясь в этом отношении должного порядка. И все же понадобился специальный приказ адмирала Октябрьского, который он подписал — в этом был свой смысл — не как командующий СОР, а как командующий Черноморским флотом. В этом приказе, отданном 13 ноября, подчеркивалось, что переданные Приморской армии флотские формирования входят в ее состав нераздельно с красноармейскими частями.

Тогда же, в ноябре, появилась возможность сформировать новый стрелковый полк, которого очень недоставало во втором секторе. Полк был назван 1-м Севастопольским и укомплектовывался моряками, а штаб его образовали из штабных командиров 42-й кавдивизии, оставшихся в резерве после того, как ее эскадроны влились в 40-ю кавалерийскую. Это характерный пример того, как использовали людей исходя из интересов боевого дела, независимо от того, за армией или за флотом они числились.

При доукомплектовании многие наши части основательно "оморячились". Краснофлотцы были смелыми, удалыми людьми, но грамотой сухопутного боя в большинстве своем владели неважно, зачастую не умели даже как следует окапываться. С пополнением требовалось серьезно поработать, прежде всего для того, чтобы избежать лишних потерь. Это сделалось неотложной задачей всего командного и политического состава. Но решать ее без бывалых красноармейцев, умудренных месяцами прошлых боев, пришлось бы долго.

Множество раз убеждался я на войне, какая это неоценимая сила — бывалый солдат. Тот, что не кланяется пулям и снарядам, но и не подставит себя под удар, не израсходует понапрасну ни патрон, ни гранату, знает, как подступиться к танку и как от него укрыться. В сложной обстановке бывалый солдат толково подскажет и молодому офицеру, что надо делать. А боец-новичок чувствует себя на переднем крае вдвое-втрое увереннее от одного того, что рядом с ним такой надежный товарищ.

И если часть, понесшая потери, значительно пополняется в ходе боев, когда нет времени на учебу во втором эшелоне, особенна много зависит от того, сколько осталось в строю солдат, воюющих давно. Сохранился этот цементирующий костяк, — значит, как бы ни обновлялся состав части, прежний уровень боеспособности можно восстановить быстро! Так было и тогда под Севастополем.

Помню, Василий Фролович Воробьев рассказывал про переформированный 241-й стрелковый полк своей дивизии:

— Сами знаете; под Воронцовкой и потом, за какие-нибудь полторы недели боев, полк потерял двух командиров — Кургиняна, Воскобойникова… Из старого кадрового начсостава в строю вообще никого не осталось. Бойцами и младшими командирами полк, как было приказано, пополнили из морской пехоты, из дивизионных тылов. Но все-таки в каждом батальоне-правда, их пока всего два-есть горстка ветеранов, начинавших войну на Пруте. Должно быть, те самые храбрецы, которых пуля не берет! Теперь они — стержень, всему основа.

241-й стрелковый готовил к войне и командовал им первые три военных месяца (до того, как принял кавдививию) полковник Петр Георгиевич Новиков, теперешний комендант первого сектора. И хотя в трудные дни Одесской обороны людей в этом полку порой оставалось меньше, чем в каком-либо другом, в штабе армии всегда были уверены: 241-й выстоит. Многократно пополняясь — и маршевыми ротами, и моряками, и ополченцами, полк в целом сохранял прежние высокие боевые качества.

В тот раз я ездил в четвертый сектор вместе с командармом — редкий случай, когда обстановка позволила отлучиться с КП нам обоим.

На обратном пути Иван Ефимович вдруг сказал:

— Давайте завернем на пятнадцать минут на Братское, здесь совсем близко. И добавил, словно с укором: — Вы ведь там вообще еще не были.

Справа от дороги, за гребнем одной из высот, скрывавших Северную бухту, виднелся конический верх часовни, запоминающий шлем древнерусского воина. Мы подъехали к каменной ограде. Надпись у ворот с невысокой аркой сообщала, что здесь покоятся 127 тысяч защитников Севастополя, оборонявших его в 1854–1855 годах. Цифра была мне знакома, но сейчас показалась особенно внушительной. Какая громадная армия нашла вечный покой на этом пологом склоне холма, увенчанного часовней под темным куполом-шлемом!..

Иван Ефимович зашагал впереди меня по кладбищенским дорожкам, уверенно ориентируясь в их лабиринте. Вероятно, он бывал тут не раз, когда приезжал в Севастополь, проводя в Крыму отпуск.

Подымаясь по склону, мы останавливались у безымянных братских могил, покрытых одинаковыми квадратными плитами из шершавого серого камня, сквозь трещины которого проросла жесткая трава, а кое-где и деревца. Читали полустершиеся надписи на надгробиях офицеров: "Штабс-капитан Севского пехотного полка", "4-го флотского экипажа лейтенант", "В чине капитана смертельно ранен на 3-м бастионе штуцерной пулей…".