Размеренный распорядок работы установился на армейском КП и в штабе.

Давая отоспаться направленцам, которые весь день проводят в частях, майор Ковтун готов бодрствовать сам всю ночь, но обычно мы с ним ее делим: от полуночи до трех у телефонов сижу я, потом меня сменяет Ковтун. В шесть часов утра он докладывает обстановку командарму, после чего генерал Петров уезжает до полудня в войска. После обеда, если не назначено какое-нибудь совещание и нет особо срочных дел в штабе, еду в другие соединения я. Вечером, перед докладом командующему СОР, подводим в "каюте" командарма или в моей итоги дня.

К этому времени приезжает на КП член Военного совета армии Михаил Георгиевич Кузнецов. Он, как и в Одессе, много занимается тылами, снабжением и всем, что связано непосредственно с городом.

Вообще-то это обязанности второго члена Военного совета, а Кузнецов у нас и второй, и первый — в одном лице. Крупный партийный работник и энергичный организатор, недавний секретарь Измаильского обкома, он до войны был мало знаком с армейскими делами, тем паче с боевой деятельностью войск. И командарм не возражает против того, чтобы бригадный комиссар Кузнецов, бывая, разумеется, и во всех дивизиях, сосредоточивал основное внимание" на том, что ему ближе, — на работе наших тыловых служб. Они хоть и под боком у боевых частей, но там хватает своих специфических проблем и трудностей.

Военкомом штарма по-прежнему был полковой комиссар Яков Харлампиевич Глотов, мой сослуживец по Дунайскому укрепрайону. Душевный человек, всегда готовый о каждом позаботиться, каждому помочь, он, кажется, одним своим присутствием создавал вокруг атмосферу отзывчивого товарищества. Под стать Глотову и батальонный комиссар И. Ф. Костенко, который, пробыв некоторое время в формировавшемся полку пограничников, возвращен поармом к нам в оперативный отдел.

Мы обжились в каземате армейского командного пункта. Мне, как и командарму, отведена "городская квартира" — комната для отдыха в одном из домиков на соседней улочке. Но туда заглядываю редко. Как ни хорош наверху свежий воздух, спится спокойнее в тесной рабочей "каюте". И не потому, что над головой толща бетона: тут рядом связь, оперативная карта, товарищи. И успел сложиться привычный быт, не лишенный даже некоторого уюта.

Ни с кем не уговариваясь, машинистка Люба Горбач, муж которой работает в нашем автобронетанковом отделе, взяла на себя на КП обязанности хозяйки. Она следит за чистотой помещения и за тем, чтобы никто не забыл побриться. Завела специальный кувшин, который наполняет рано утром горячей водой, заботится, чтобы и в ночь-полночь был для бодрствующих заваренный чай… Горбач спит в уголке каземата под звонки телефонов и гулко отдающиеся шаги, а стоит дежурному негромко сказать: "Люба, сводка!" — и через минуту она уже за машинкой.

Оперативный отдел — может быть, я к нему пристрастен — по-прежнему кажется мне самым дружным. И дело вряд ли только в том, что здесь почти все давно воюют вместе. Отдел сплочен общей обостренной ответственностью за положение на переднем крае, за то, чтобы всегда все о нем т знать, ничего не упустить, не прохлопать.

Однако всем нужна хоть маленькая разрядка. Когда я, сняв со стола рабочую карту, зову направленцев попить у меня чаю, вступает в силу наше старое для таких случаев правило: сейчас о служебных делах не говорим. Если тут удалой капитан Харлашкин, или просто Костя, как зовут его все в эти минуты, то товарищам будет чему посмеяться: у него всегда в запасе что-нибудь веселое. Легко в этом кругу и поделиться тем, что тревожит, камнем лежит на сердце.

Многие из нас не получают никаких вестей от своих семей. Шестой месяц и я не знаю, где жена и дети, что сталось с ними после того, как 22 июня в пограничном Белграде мы наспех попрощались у набитой людьми полуторки, увозившей их к железной дороге, на станцию Раздельная.

Успокаиваем друг друга тем, что, как видно, еще не наладилась работа военно-полевой почты, что письма не доходят из-за изменения адреса. Хорошо, если так.

* * *

Бывать на флагманском командном пункте флота — он же КП СОР, — находящемся у Южной бухты, довольно далеко от нас, мне случается нечасто. Когда командарм и член Военного совета отправляются туда с ежедневным докладом командованию оборонительного района, я остаюсь старшим на армейском КП.

В Одессе отношения со штабистами-моряками были как-то ближе и теплее такие, как здесь с Моргуновым и Кабалюком, с которыми мы и живем под одной крышей, и все, что целесообразно делать сообща, так и делаем.

Из ноябрьских боев, в целом успешных, напрашивались выводы о различных недостатках в организации обороны. Мы старались извлечь уроки, касающиеся действий армии. Но возникали и вопросы, решать которые следовало бы в вышестоящем, старшем в Севастополе, штабе. Соображения на этот счет с некоторыми практическими предложениями я изложил в докладной в штаб СОР. Составляя эту бумагу, ни о чем, кроме пользы дела, не думал.

Почему-то эта докладная попала к Ф. С. Октябрьскому, которому не адресовалась, и неожиданно вернулась ко мне с его резолюцией. Мне разъяснялось, что не моя забота делать столь обобщенные выводы, давать оценки состоянию обороны. Оказывается, я вторгся куда не следует…

Всех нас, естественно, интересовали, волновали и морские дела, не отделимые в Севастополе от сухопутных уже потому, что от морских перевозок полностью зависела боеспособность армии.

Новости о том, что происходит на море и что оттуда ожидается, приносили с флагманского КП командарм и Кузнецов. О приходе кораблей, о прибывающих на них подкреплениях и воинских грузах извещал меня также начальник оперативного отдела штаба флота капитан 2 ранга О. С. Жуковский. Мы познакомились с ним в Одессе, когда готовилась ее эвакуация. Пока Жуковский находился в Севастополе, служба сводила меня с ним чаще, чем с кем-либо еще из флотского командования, за исключением береговиков.