С началом войны моряки перестали носить свои белоснежные летние кителя и фуражки. Однако и в темной форме они выглядели парадно: золотые нашивки на рукавах, некрахмаленные манжеты, острая складка на отутюженных широких брюках, как-то особенно надраенные пуговицы. Сперва все это немножко ослепляло, но, очевидно, так и полагалось воевать на море, где нет окопной пыли и грязи. Вспоминалось, что, кажется, еще в старину на кораблях одевались к бою, как на парад. А настроены моряки были по-боевому.

В оперативном отношении Одесская военно-морская база стала подчиняться Приморской группе войск, а затем Приморской армии, оставаясь в общем подчинении флотскому командованию. Предписания, полученные в последних числах июля командиром базы и ее штабом от наркома ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова и Военного совета Черноморского флота, были самыми категорическими: независимо от положения на сухопутном фронте базу не оставлять и драться за нее до конца.

Личный состав базовых подразделений и служб деятельно участвовал в инженерных работах на подступах к городу. Моряки особо укрепляли подходы к своим береговым батареям — перед ними создавались и проволочные заграждения, и минные поля. К огневой поддержке сухопутных частей готовились стоявшие в Одессе корабли. Здесь постоянно находились два эсминца, дивизион канонерских лодок, тральщики, сторожевые и торпедные катера, а также крейсер "Коминтерн" черноморский ветеран, ввод которого в строй положил начало возрождению флота после гражданской войны.

В штабе морской базы готовили сухопутные карты, таблицы, планшеты. Там теперь часто бывали начарт Приморской армии полковник Н. К. Рыжи и начальник штаба артиллерии майор Н. А. Васильев, установившие тесную связь со своими морскими коллегами.

Нельзя не отдать должного предусмотрительности Николая Кирьяковича Рыжи. Перед началом войны он в 14-м корпусе, не дожидаясь особых указаний свыше, делал все от него зависящее для повышения боевой готовности артиллерийских полков. А в Одессе, задолго до того как флотская береговая артиллерия могла вступить во взаимодействие с нашими дивизиями, майор Васильев по заданию полковника Рыжи побывал на всех батареях военно-морской базы, познакомился с их командирами. Они совместно наметили места корректировочных постов, условились о порядке вызова огня и других деталях общей боевой работы.

Почти одновременно с командармом Г. П. Софроновым в Одессу прибыли дивизионный комиссар Ф. Н. Воронин, назначенный членом Военного совета Приморской армии, и полковой комиссар Л. П. Бочаров, возглавивший политический отдел армии.

Воронина мы знали как начальника политуправления Южного фронта. То, что вслед за Г. Д. Шишениным в армию направлялся еще один крупный работник фронтового масштаба, говорило о большом внимании к приморскому флангу. И притом в такое время, когда трудное положение создавалось отнюдь не только у нас.

Знакомясь с командирами штарма, Федор Николаевич Воронин сдержанно, но вполне определенно сказал, что развитие событий требует быть готовыми и к самостоятельной, как он выразился, обороне стратегически важного района Одессы, если противник отрежет его с суши. Очевидно, командование фронта, а может быть, не только фронта, считало возможным или вероятным, что армии предстоит решать подобную задачу.

В сущности, в тот момент это не было таким уж неожиданным. Приходилось ведь допускать, что где-то севернее противник может оказаться у Буга. А раз так, представлялось, конечно, выгодным сохранить позиции на побережье, нависающие над неприятельским флангом.

Однако речь шла не просто о позициях, а об Одессе. Оборона такого крупного города на изолированном плацдарме, в тылу у врага, явилась бы задачей совершенно необычной — память не подсказывала решительно никаких подходящих примеров из прошлого. Возникали бесчисленные вопросы, на которые бесполезно было требовать от кого-либо исчерпывающего ответа — его, очевидно, могла дать лишь сама жизнь.

* * *

Генерал-лейтенант Софронов остановился с дороги у Чибисова — они, оказывается, знали друг друга еще по службе в Уральском военном 'округе. Вечером командарм появился в штабе, уже осведомленный об обстановке и основных наших заботах.

Штарм к тому времени обосновался в здании Строительного института на укромной, почти непроезжей улице Дидрихсона, которую местные жители чаще называли Староинститутской. В соседнем дворе заканчивалось оборудование помещения, выбранного Чибисовым для подземного КП. Там уже действовал армейский узел связи, откуда Софронов смог переговорить по буквопечатающему аппарату с командующим Южным фронтом И. В. Тюленевым.

Новый командарм не торопился отдавать распоряжения, ставить задачи. Очевидно, не в его привычках было проявлять власть, не вникнув досконально в положение дел. Чувствовалось, однако, что он рассчитывал застать под Одессой не такую армию, какую застал (как рассказывал позже Г. П. Софронов, начальник Генерального штаба Г. К. Жуков излагал ему в Москве так и не реализованный план развернуть Приморскую группу войск в сильную армию в составе пяти-шести дивизий).

Георгий Павлович Софронов встретил войну заместителем командующего войсками Прибалтийского Особого военного округа. Ему было уже под пятьдесят. Софронов сразу располагал к себе. Открытое лицо, доброжелательный взгляд. Держался он просто, даже как-то по-домашнему. Вскоре мы оценили его как человека прямого и душевного, не любителя излишней официальности. При этом он обладал сильным, твердым характером, огромной выдержкой.

Приезду Софронова очень обрадовался начарт Рыжи, служивший в двадцатые годы в дивизии, которой тот командовал. От Николая Кирьяковича Рыжи я немало узнал о нашем командующем. Позже и сам Георгий Павлович вспоминал иногда что-нибудь интересное из своей богатой событиями жизни.