В конце августа 12-километровый участок фронта между Большим Аджалыкским и Куяльницким лиманами сделался решающим. К наступавшим здесь 13-й и 15-й неприятельским пехотным дивизиям прибавились новые части. Становилось очевидным, что враг, не пробившись к городу с других направлений, переносит главный удар сюда.

Глядя на карту с последними данными обстановки, я невольно думал о том, что еще нигде под Одессой так много не зависело от того, сумеем ли мы не пустить противника дальше и оттеснить его хоть немного назад. Как ни придвинулся фронт к городу с юга и запада, от Вакаржан или Петерсталя до одесских окраин все же дальше, чем от Корсунцев или Ильичевки.

Да и не только в этом было дело. Приближение фронта к северному берегу Одесского залива, до которого оставалось несколько километров, означало, что враг заходит в тыл морскому порту, связывающему нас с Большой землей.

Чтобы отвести эту угрозу, перегруппированные части Восточного сектора поднимались в трудные контратаки. Штаб артиллерии маневрировал наличными огневыми средствами, стараясь компенсировать отсутствие 412-й батареи. Из Севастополя пришли новые эсминцы с дальнобойными 130-миллиметровыми орудиями. 25 и 26 августа правый фланг армии поддерживало по шесть-семь кораблей. До 80 самолето-вылетов делали сюда в эти дни бомбардировщики, базировавшиеся на крымские аэродромы.

Все это не оставалось безрезультатным. Продвижение противника, хотя он вводил в бой резервы, приостановилось. На отдельных участках нашим частям удалось даже несколько оттеснить его назад, улучшив свои позиции.

Из группы комбрига Монахова примчался наш направленец капитан Харлашкин. Явился возбужденный, весь в пыли — так спешил доложить подробности боев и свои соображения о положении на участках полков Восточного сектора — Разинского, пограничного и морского.

Все они сражаются геройски. Старшие командиры всюду на переднем крае. Осипов и его комиссар Митраков сами водили своих краснофлотцев в контратаки: командир полка — на одном фланге, комиссар — на другом… Майор Маловский лично возглавил дерзкую вылазку пограничников во вражеские тылы, во время которой они захватили четыре легких орудия и тут же открыли из них огонь.

Но у противника огромный численный перевес. Хотя фронт Восточного сектора и сократился, сжался после ликвидации чебанского выступа, все-таки нам опять не хватало здесь бойцов.

— У разинцев в ротах некомплект до семидесяти процентов, — докладывает Харлашкин. — Этот полк обязательно надо чем-то пополнить.

Для Разинского полка предназначены два отряда моряков, только что высадившихся с транспортов "Крым" и "Армения", — около 900 штыков. Услышав об этом, Харлашкин веселеет. Но, спохватившись, начинает доказывать, что в полк Осипова люди тоже нужны позарез.

И он прав: пополнение необходимо и морскому полку. Из двухсот одесских коммунистов, мобилизованных обкомом, которых мы недавно туда послали, многие уже погибли в бою или ранены. Штаб флота отправляет в Одессу еще два небольших краснофлотских отряда. Однако я не могу обещать Харлашкину, что они обязательно попадут в морской полк: пока отряды прибудут из Севастополя, крайняя нужда в людях может возникнуть где-то еще.

Ни стрелковой дивизии, ни танкового батальона, ни полка истребителей, о которых ставил вопрос Военный совет ООР, Одессе сейчас дать не могли. Нам обещали, однако, помочь в ближайшее время оружием.

А днем позже стало известно, что Ставка выделила для Приморской армии десять маршевых батальонов с погрузкой на суда в Новороссийске. Это было первое, кроме краснофлотских отрядов, пополнение с Большой земли.

Мы принялись выяснять, когда оно начнет прибывать в Одессу. Получалось, что в лучшем случае — 30 августа. Ждать уже недолго. Но имели значение каждые сутки: армия несла большие потери, особенно ранеными, В строю оставалось около двадцати пяти тысяч человек — на девять тысяч меньше, чем неделю назад.

На берег Одесского залива, к мысу Е, удобному для обстрела города, противник еще только пытался прорваться. Но дальнобойные орудия он уже установил где-то за Большим Аджалыкским лиманом.

25 августа в 19.05 на территории порта разорвался первый фашистский снаряд. С этого дня и часа Одесса, которую до тех пор враг мог лишь бомбить, оказалась под артиллерийским обстрелом.

Обстреливались порт и кварталы Пересыпи. Дальше снаряды, очевидно, не долетали. Огонь был не прицельный (наблюдать падение снарядов противник еще ниоткуда не мог) и довольно редкий — так называемый беспокоящий. Стреляла, по-видимому, одна батарея.

Но город есть город — не попасть в него нельзя. И хотя пяти- или шестидюймовый снаряд не разрушит столько, сколько крупная авиабомба, орудийный обстрел был для населения тяжелее бомбежек. После сигнала воздушной тревоги у людей, как правило, оставалось время укрыться. Снаряды же падали то там, то тут совершенно внезапно, сея на улицах смерть. Огромное напряжение создавалось в порту: при выгрузке боеприпасов один шальной снаряд мог вызвать катастрофу.

Обстрел города не был для штаба армии неожиданностью. Когда пришлось оставлять чебанский выступ, полковник Рыжи получил задание иметь в готовности средства для контрбатарейной борьбы. Однако подавить батарею, начавшую обстрел Одессы, оказалось не так просто. Орудия скрывались где-то в складках холмистой местности, и засечь их никак не удавалось. Огонь по площадям, открывавшийся и с берега, и с кораблей, результатов не давал.