Мы с нетерпением ждали известий о морском десанте. В три часа ночи о нем еще ничего не было известно. Между тем высадка, даже при опоздании одесских плавсредств, уже вполне могла начаться, если, конечно, не произошло что-то непредвиденное.

В это время — ровно в три ноль-ноль, еще до рассвета, — части Южного сектора, упреждая врага, возобновили контратаки между Дальником и Сухим лиманом. И там, на левом фланге плацдарма, инициатива была сегодня в наших руках!

Через полчаса вступила в действие флотская авиация: бомбардировщики, прилетевшие из Крыма, наносили удар по тылам и разведанным резервам противника у Свердлова, Кубанки, Сычавки, Булдинки, Старой Дофиновки. На левый фланг полосы контрудара уже выдвинулась дивизия Томилова, сменив там полки 421-й.

Но как же все-таки морской десант: высадился или нет? Начальник связи майор Л. В. Богомолов, которого много раз вызывали и командарм, и Шишенин, ничего не мог доложить: рации кораблей молчали.

Приближалось время поднимать в воздух одесские истребители. Первая их задача, уточненная несколько часов назад, состояла в том, чтобы не допустить утром вылета фашистских самолетов с двух ближайших к Одессе полевых аэродромов.

Пожалуй, стоит рассказать, как эта задача возникла.

О двух новых вражеских аэродромах, появившихся совсем недалеко от Одессы, в районе селений Баден (Очеретовка) и Зельцы, мы узнали перед самым контрударом. Причем помог нашим летчикам румынский капитан.

В армии Антонеску было немало людей, не видевших в войне против Советского Союза никакого смысла и шедших в бой, что называется, из-под палки. Об этом свидетельствовали и приказы румынского командования, на которые я уже ссылался. К нам не раз переходили солдаты, ненавидящие фашизм, принося порой ценные сведения о том, что происходит в стане противника.

В Восточном секторе был задержан перебежчик, румынский сержант, мобилизованный из запаса, по профессии учитель. По его словам, на хуторе за лиманом, в доме у запруды, размещался генерал, у которого ежедневно в пять часов вечера происходили совещания командного состава. Полковник Коченов не преминул воспользоваться этой информацией и приказал командиру гаубичного дивизиона аккуратненько — одним орудием и совсем в другой час — пристреляться к этому месту. А выждав денек, ударили по цели ровно в семнадцать часов всем дивизионом. Как потом выяснилось, на совещании в тот раз присутствовал начальник одного из управлений румынского генштаба. Он был убит, и его повезли хоронить в Бухарест…

Но из тех, кто в неприятельских окопах втайне симпатизировал нам или просто не хотел воевать, разумеется, не всякий готов был перейти фронт, как этот учитель. Однако, попав при каких-нибудь обстоятельствах в плен, румыны обычно не скрывали неприязни к фашистской Германии, втянувшей Румынию в войну, и охотно выкладывали все, что знали о немцах.

Не составил исключения и румынский летчик в чине капитана, выбросившийся с парашютом со сбитого самолета (самолет этот оказался, между прочим, английским "харрикейном", — очевидно, из закупленных Румынией до войны). По собственной инициативе капитан рассказал об известных ему двух новых аэродромах, где стояли немецкие бомбардировщики и истребители.

Наши летчики осторожно, но тщательно произвели в этом районе разведку. И уже в сумерках 21 сентября четверка "ястребков", пронесшихся на бреющем полете, засекла оба аэродрома. На обоих по краю поля — крыло в крыло, словно в мирное время, — стояли самолеты: у Бадена — "мессершмитты", близ села Зельцы "юнкерсы". Наши летчики разглядели также ряды палаток, где, очевидно, размещался личный состав фашистских эскадрилий и обслуживающий персонал.

Были основания полагать, что самолеты только-только сюда переброшены. На рассвете их следовало уничтожить, не позволив больше подняться в воздух. Добавлять новые цели к тем, которые мы дали на 22 сентября флотской бомбардировочной авиации, было уже поздно. Да и кто как не летчики, видевшие эти аэродромы собственными глазами, могли вернее всего нанести по ним удар!

Так появилась в плане эта боевая задача. Узнав результаты вечерней разведки, майор Шестаков принял все меры к тому, чтобы за ночь были подготовлены к вылету и те машины, которые сперва не предполагалось завтра использовать, — день обещал стать для летчиков еще более горячим, чем ожидалось.

Еще до полного рассвета из Одессы вылетели двадцать И-16 и оба имевшихся у нас Ил-2. В воздухе они разделились на две группы. Одну повел командир полка, другую — его заместитель майор Ю. Б. Рыкачев.

Дальнейшие действия летчиков лаконично и выразительно описывает в своих воспоминаниях участник разведки аэродромов и их штурмовки А. Т. Череватенко, в то время старший лейтенант, ставший потом полковником, Героем Советского Союза:

"Сперва шли на большой высоте. При подходе к цели стали снижаться с приглушенными двигателями. Над аэродромом появились настолько внезапно, что зенитки не сразу открыли огонь. По сигналу командира мы сначала обстреляли из пушек и пулеметов палатки, где, должно быть, еще спали гитлеровцы. После разворота стали уничтожать самолеты, бензосклад, штабеля боеприпасов. Штурмовики Ил-2 подавляли зенитки… Противник потерял практически все, что там было".

Так же действовала и группа майора Рыкачева, штурмовавшая второй аэродром. На обеих площадках было уничтожено более двух десятков фашистских самолетов. Но те Ю-87, которые накануне нападали на наши корабли, базировались не тут.

Когда "ястребки" возвращались со штурмовки (очень скоро им предстояло снова подняться в воздух, чтобы прикрывать пехоту на исходных рубежах и корабли), из Крыма снова прилетели флотские бомбардировщики. Теперь они наносили удар по второму эшелону войск противника вдоль всего фронта, на котором через час должна была начаться наша атака.