Аратан кивнул.

– Ладно, отпусти поводья. Пора браться за работу.

Парнишка и лошадь оба в этот день изрядно потрудились, упражняясь сперва с поводьями, а потом без них, и Ферен, даже с того места, где она сидела на бревне вместе со своими товарищами-пограничниками, было видно, как блестит от пота черная шкура кобылы. Когда сержант наконец велел сыну повелителя повернуться к лошади спиной и та спокойно подошла к Аратану, Галак проворчал:

– Неплохо.

– Что-то ты неохотно это признаешь, – заметил Вилл. – Как говорится, со скрипом. Хотя мне послышалось, Галак, как у тебя внутри что-то треснуло.

– Ха! Мундиры, сапоги на каблуках… Признаюсь, меня не особо впечатлили обитатели этого дома.

– Они всего лишь другие, – сказал Ринт. – Не лучше и не хуже, просто другие.

– Раньше, когда в лесу еще водились кабаны…

– Когда еще был лес, – вставил Вилл.

– Ну да, – продолжал Галак. – В ту пору устраивали грандиозную охоту, с загонщиками и собаками. Оцепив участок леса, который можно было объехать верхом меньше чем за три колокола. Как будто кабан собирался куда-то уходить. Как будто его что-то интересовало, помимо своих забот – найти себе еду или самку.

– К чему ты клонишь? – спросил Ринт, которому не по душе были долгие рассуждения.

– Ты говоришь: они не лучше и не хуже, просто другие. Я же утверждаю, что ты слишком великодушен, может быть, даже заблуждаешься. Если хочешь расстелить перед ними ковер – пожалуйста. Я видел, как на рассвете к ручью приходила напиться терета, и слезы подступили к моим глазам, поскольку она была последней на многие лиги вокруг. Ни друзей, ни самца. Что ждет беднягу? Лишь одинокая жизнь и еще более одинокая смерть среди валящихся наземь деревьев.

Ферен откашлялась, не сводя взгляда с юноши, за которым, будто преданная собака, шла лошадь.

– Война оставляет после себя пустыню. Мы видели это на границе, и тут все обстоит точно так же. Она подступает, подобно пожару на торфяном болоте. Никто не замечает его до тех пор, пока не станет слишком поздно. А потом уже некуда бежать.

Сержант, хромая, повел своих подопечных обратно в сторону дома.

– Стало быть, у нее появился новый любовник, – проворчал Галак, резко сменив тему. Однако не было нужды уточнять, что он имеет в виду.

– Говорят, отныне ее окружает особая непроницаемая магия, – пробормотал Ринт. – Не пропускающая ни малейшего света, куда бы она ни шла. Так что, похоже, теперь нашу королеву никто не сможет увидеть. Кроме разве что Драконуса. Я так думаю.

– Меньше надо думать, – заметил Галак.

Ферен фыркнула. Остальные, включая и самого Ринта, тоже негромко и сухо рассмеялись.

Мгновение спустя Ферен посерьезнела:

– Парень весь на нервах, да и стоит ли удивляться? Судя по тому, что я слышала, вплоть до сегодняшнего дня собственный отец оставался для сына столь же невидимым, как и его новая возлюбленная в Цитадели.

– Ну и какой в том смысл? – покачал головой Галак.

Ферен удивленно взглянула на него.

– Смысл как раз вполне ясен, – ответила она. – Так Драконус наказывает мать мальчика.

– А ты знаешь, кто она? – подняв брови, спросил ее брат.

– Я знаю, кем она не является, и этого более чем достаточно.

– Ты меня совсем запутала, – криво усмехнулся Вилл.

– Вспомни, как Галак рассказывал нам про терету, которая на рассвете пила воду из ручья. Но для нее рассвет так и не наступил. Она обречена, для нее все кончено. Кто убил ее самца? Стрелой или заманив бедного зверя в капкан? Кто-то ведь это сделал.

– И если этот убийца будет вовеки корчиться в объятиях Хаоса, – прошипел Галак, – он понесет вполне заслуженную кару.

– Это уже слишком, Галак, – нахмурился Вилл. – Мы охотимся каждые несколько дней. И убиваем, чтобы жить, ничем не отличаясь от ястреба или волка.

– На самом деле мы очень даже отличаемся от хищных птиц и зверей, Вилл. Мы можем представить последствия наших поступков, а потому заслуживаем… не знаю, как лучше это назвать…

– Порицания? – подсказал Ринт.

– Да, именно так.

– Не стоит полагаться на совесть, – заявила Ферен, слыша горечь в собственном голосе. – Она всегда уступает необходимости.

– А необходимость часто оказывается ложью, – кивнул Ринт.

Взгляд Ферен был устремлен на изрытую землю и грязь тренировочной площадки. В наступающих сумерках над оставленными копытами лужицами кружили насекомые. Из рощицы позади них доносилось вечернее пение птиц, в котором звучали какие-то странные жалобные нотки. Женщине стало слегка не по себе.

– Непроницаемая тьма, говоришь? – покачал головой Вилл. – Странная идея.