Аномандер молчал.

Азатанай поднял руку, и потрясенный Спаро увидел кровь, стекающую из глубокой раны.

– В таком случае мы закончили.

Когда верховный каменщик повернулся, собираясь уйти, Аномандер крикнул ему вслед:

– Погоди, прошу тебя! Ты известен нам лишь по титулу. Я хочу знать твое имя.

Великан долго смотрел на Аномандера, а затем ответил:

– Меня зовут Каладан Бруд.

– Хорошо, – кивнул Аномандер. – Если мы все-таки станем союзниками…

– Там будет видно, – ответил верховный каменщик.

– Ничья кровь не прольется от моего имени, и ничто не приведет к…

Каладан Бруд оскалил острые и длинные, как у волка, зубы.

– Это мы тоже еще посмотрим, повелитель.

Не так уж и много лет тому назад, всяко меньше, чем ей хотелось думать, Кория Делат жила словно бы в другой эпохе. Солнце в ту пору было более ярким и горячим, а когда она выносила своих кукол, десяток с лишним, по предательски узким каменным ступеням на площадку Орлиного гнезда и оказывалась в лучах яркого света, у нее захватывало дыхание от восторга. Ибо это был ее мир, ограниченный окружавшими площадку низкими стенами, которые почти не отбрасывали тени, а летний ветер подхватывал поднимавшееся от камней тепло, как будто нашептывая некие обещания.

Там, наверху, в ту забытую эпоху, казалось, будто еще немного и она, развернув крылья, взмоет в бескрайнее небо. Для своих кукол Кория была этакой великаншей, богиней, и, даже не имея крыльев, она могла смотреть на них свысока, придавая им самые разные позы и поворачивая вверх маленькие лица с вышитыми на них улыбками или удивленно раскрытыми кружками ртов, а блестящие глаза кукол, сделанные из полудрагоценных камней – граната, агата, янтаря, – при этом сверкали и вспыхивали, впитывая жаркие солнечные лучи.

Лето тогда длилось дольше, а дожди если и бывали, то Кория их не помнила. Из Орлиного гнезда открывался вид на обширный мир вокруг нее и кукол, ее маленьких заложниц. На севере, меньше чем в лиге от крепости, тянулись Арудинские холмы, и по картам, которые показывал ей Хаут, девочка примерно знала, что эти холмы простираются с запада на восток, заканчиваясь лишь у границ земель тисте далеко на востоке; а на западе они слегка уходили на север, образуя южный край обширной долины, где жили телакаи. Взглянув прямо на восток, Кория могла увидеть широкие степи Джеларкана и так называемую спорную территорию. Временами ей казалось, будто она может различить темные пятнышки пасущихся стад, но, возможно, то были лишь образы со старинных гобеленов на стенах кабинета Хаута, и в любом случае эти огромные животные бродили сейчас лишь в ее мыслях, и нигде больше. На юге девочка видела две тянувшиеся через возвышенность дороги, уже тогда по большей части заросшие, одна из которых уходила на юго-восток, а другая на юго-запад. Одна из дорог вела в Омтоз Феллак, Пустой город. Другая достигала Восточного Пограничья, и именно по этой дороге Кория впервые отправилась в путешествие из того мира, что она знала, будучи еще совсем ребенком, – из Малого дома Делак в поселении тисте под названием Абара, – сюда, в самую северную крепость яггутов в королевстве, на которое они больше не претендовали, продолжая тем не менее его оккупировать.

По этой причине Хаут часто насмехался над самим понятием «спорная территория», неодобрительно отзываясь о нежелании джелеков (или, возможно, их неспособности, учитывая, что они потерпели поражение от тисте) заявить свои права на новые земли. К тому же территория эта была сплошной пустошью и мало на что годилась, кроме разве что пастбища, а образ жизни в Джеларкане не подразумевал разведения домашних животных. В общем, оспаривать по большому счету было нечего, и, казалось, это лишь еще один из множества бессмысленных споров, что вели между собой соседи, топая ногами и задыхаясь от ярости, которая вполне могла обернуться кровопролитием. Хаут был прав, высмеивая подобное.

Кория не помнила, чтобы когда-либо видела хоть одного джелека. Территория на востоке казалась владениями соперничающих между собой сорняков и кустарников, которыми правил нескончаемый ветер, полируя до блеска потрескавшиеся камни. Девочке запрещалось бывать в этих местах, и она могла только смотреть на них с вершины Орлиного гнезда, вглядываясь в туманную даль и видя лишь то, что способно было породить ее воображение. Но с другой стороны, только так она могла узнать о чем-либо за пределами крепости. Хаут держал Корию взаперти с тех пор, как ее отдали на его попечение, одинокую заложницу всего и ничего.

Теперь Кория знала, что яггуты не вполне понимали традицию тисте обмениваться заложниками; вряд ли они когда-либо посылали кого-то из собственных отпрысков на восток, и, учитывая, сколь редко у них вообще рождались дети, удивляться этому не стоило. В любом случае Хаут рассматривал вынужденное заточение Кории лишь как часть ее образования, взяв на себя ответственность за обучение заложницы, а если он и оказался необычно суровым наставником – что ж, он ведь, в конце концов, был яггутом.

Куклы и теперь еще оставались в ее комнате. Прошли годы с тех пор, как они последний раз смотрели на солнце, неподвижно застыв с приклеенными на лицах улыбками или раскрыв рот. Иногда удивление и радость просто загадочным образом блекли. Порой мир сокращался до размеров маленькой площадки на вершине башни, а у богинь заканчивались игры, и они больше не протягивали руки, дабы изменить позы своих игрушечных детей. Иногда заложницы просто умирали от отсутствия заботы, а власть над трупами не имела никакой ценности.

Но сегодня, однако, Кория была богиней, охваченной чем-то наподобие страха или, возможно, просто тревоги, а сердце ее отчаянно колотилось в груди, когда хрупкая девушка стояла в одиночестве на площадке, глядя на два десятка приближающихся к крепости джелеков. Их намерения не вызывали сомнений: они либо хотят напасть на Хаута, либо станут ему чем-то угрожать. Вряд ли могла существовать иная причина, чтобы нарушить запрет и пересечь границу, вторгшись на территорию яггутов. Хотя формально земля эта ведь никому больше не принадлежала. Уж не решили ли давние враги заявить на нее свои права?