Как было заведено меж нами, я отступил подальше, к самому окну. О мелочах повседневной дисциплины условились давно и вполне дружелюбно.

Траск убедился, что я обретаюсь на безопасном расстоянии, повернулся и поднял оставленный снаружи поднос. Появлялся Томми всегда с пустыми руками, дабы покорный слуга, чего доброго, не вздумал застичь врасплох и ринуться в атаку. Он вошел с обычным, чуть извиняющимся выражением лица: понимаю, приятель, оскорбительные это предосторожности, я вполне тебе доверяю — но служба, ничего не попишешь...

Он закрыл дверь одной рукой, а второй водрузил поднос на маленький столик подле стены. Замок защелкивался автоматически, и с обеих сторон открывался лишь при помощи ключа. Ключ лежал у Траска в кармане.

— Чуть недожарен, как вы и просили, мистер Мэдден, — жизнерадостно уведомил Томми, снимая с блюда крышку. — А я расстарался и даже пива принес. Одну секундочку, сейчас открою... Ножа к ростбифу не полагается, но говядина очень мягкая и сочная, вы прекрасно управитесь и вилкой.

Я ухмыльнулся, приближаясь к столику. Томми предусмотрительно отшагнул.

— Конечно! Принесете нож, а я возьму — да и перережу вам горло. То-то будет смеху! Опасный субъект, вроде меня... О, черт побери!

Опускаясь в кресло, я зацепил столик и опрокинул пивную бутылку.

— Проклятье! Томми, извините, пожалуйста...

Он склонился поднять неразбившуюся посудину. Та катилась по ковру, щедро изрыгая рыжую пену и темное пиво. Томми настиг бутылку, поймал — и внезапно замер, осознав, что делает.

Именно тогда я и сломал ему шею ребром ладони.

Вынужден признать: сам несказанно удивился этому. Я откуда-то знал о существовании резких рубящих ударов, знал об их зачастую печальных последствиях, однако вовсе не полагал, будто сам способен сотворить эдакое. Готовился прыгнуть на Траска, оглушить падением сверху, вступить в отчаянную борьбу, а потом исхитриться и прикончить чем угодно — хотя бы той же бутылкой.

Ничего подобного не потребовалось.

Рука орудовала непроизвольно.

Томми рухнул точно подстреленный. Задергался, затрепетал, покуда последние биотоки отчаянно стремились прорваться по разорванным нервным сплетениям. Потом застыл и вытянулся.

Я растер ушибленную ладонь. Ушиб на славу — по всей вероятности, мастером каратэ не числился, кирпичей не дробил. Однако все кости оказались целы. Слава Богу. Теперь — ключ и любое оружие...

Ключ обнаружился там, где и полагалось ему обнаружиться — в кармане Томми. Оружия Траск не носил, я убедился в этом уже давно, и все-таки тщательно обыскал поверженного. Ни револьвера, ни завалящего ножа. Томми ведь и на службе держали за умение укрощать буйствующих маньяков голыми руками... В лечебнице для душевнобольных психопату не предоставляют возможности случайно сделаться вооруженным психопатом. Только внешняя стража — последняя, так сказать, линия обороны — имела право разгуливать с пистолетами в кобурах.

Я забрал у Томми бумажник, справедливо полагая, что собственный мой кошелек валяется неведомо где, а для бегства, если удастся вырваться вон отсюда, понадобятся деньги. Забрал — и ощутил себя мародером.

Уже отмыкая дверь, покорный слуга задержался на минуту. Что-то на дне сознания твердило: способен это проделать — умей и на итоги работы своей поглядеть.

Бедняга Томми.

Всегда отыскиваются хорошие парни, которые по несчастью либо невезению связываются с мерзавцами. Воюют на неправильной, так сказать, стороне. Возможно, мне лишь почудилось, однако на мальчишеской физиономии Траска сохранилась гримаса удивления и упрека.

Нет уж, к лешему! Я предупреждал честную компанию, и Томми при этом присутствовал. Я дал всей местной сволочи полную возможность отпустить меня подобру-поздорову, не правда ли? А ежели упорствуешь в намерении замыкать неповинных людей и день за днем поджаривать их на электрическом столике, будь любезен и последствия расхлебывать.

Коттедж «Гиацинт» состоял из моих вышеупомянутых апартаментов и небольшой комнатки для сиделки либо караульного. Наличествовала еще одна маленькая, совмещенная с клозетом, ванная. В ней обнаружилась одежда — моя собственная и особая, санаторная, включавшая несколько прелюбопытнейших длинных рубах, снабженных прочными брезентовыми завязками. Также нашлись две пары костылей — алюминиевая и деревянная. То ли обитал здесь полоумный калека, то ли дожидались такового — не знаю.

Алюминиевая пара была чересчур легкой и в качестве оружия не годилась никуда. Я разобрал деревянный костыль, с негромкими проклятиями ухитрившись отвинтить гайки и отделить нижнюю опорную часть. Отодрал резиновый наконечник.

И получил в распоряжение увесистую, прочную, почти двухфутовую дубинку. Что ж, весьма недурно...

Я облачился. Было немного странно вновь ощущать себя в человеческом платье, с однодневным перерывом провалявшись в больничной пижаме битых три недели. Ни плаща, ни дорожной сумки отыскать не удалось.