Так что я решил прорабатывать другое направление – подрядчиков программы SDI, благо их на 84 год имелся целый товарный вагон, там же самые разные области науки и техники надо было развивать. И при этом добрая половина подрядчиков сидела в благословенном штате Калифорния, тут тебе и Локхид Эйркрафт, и Роккуэл Сателлайт, и Дженерал Дайнемикс с Макдонелл Дугласом. Самый крупный, правда, подрядчик по объёмам заказов, Боинг аэроспейс, в Сиэтле располагался, штат Вашингтон, ну да это тоже недалеко. И, что самое-то главное, кое с кем из руководства, например, Локхида, я лично пересекался на вечеринках и коктейль-пати в Голливуде и окрестностях, их тут очень часто устраивали. Так что можно начинать работу, как уж там говорят в СССР – «без раскачки и перекуров»…

Ну вы и сами наверно понимаете, что вся эта Оборонная инициатива была сплошным и беспардонным блефом со стороны американцев, невозможно было осуществить то, что они красиво задумали, на тогдашней элементной базе и уровне развития. Это и через сорок лет, в 20-х годах следующего века вряд ли получится. Так что основную свою задачу я таки видел в том, чтобы убедить советских вождей не ввязываться в идиотскую космическую гонку… ну хотя бы сомнение заронить для начала. Но для этого одних моих слов будет явно мало, нужны документы и записи разговоров с заинтересованными лицами. Ну так и будем этим заниматься, дорогой ты мой Джеймс Сорокалет…

Сижу за решёткой (январь 1986 года, Сан-Квентин)

Сегодня ко мне репортёры из газеты приходили, из «Сан-Франциско крониклз». Точнее репортёр и репортёрша, мужик фотки делал, баба вопросы задавала, тут это очень запросто – подаёт, значит, газета запрос на встречу с заключенным в ведомство исполнения наказаний (Федеральное Бюро тюрем оно тут называется), и оно, ведомство это, обязано в недельный срок либо разрешить интервью, либо вынести мотивированный отказ. В 99% случаев разрешают, потому что кому ж это надо, ссориться с четвёртой властью, коя во многих смыслах будет посильнее, чем три первые. Вот и Крониклзам разрешили…

Мне по такому случаю разрешили побриться опасной бритвой (так-то электрические у у всех есть, но бреют они не очень), под присмотром двух амбалов из охраны. Ну чтобы я не совершил попытку к самоубийству – за это амбалов по головке не погладят. И еще провели комплексную дезинфекцию моей клетки, а потом обрызгали всё там каким-то ядрёным одеколоном, чтобы, значит, не смущать газетчиков, местными традиционными запахами.

После обеда они заявились, оба двое – Вилли и Чарли предупредили, чтоб сидели тихо и не мешали, а не то лишат сладкого на неделю (вот вы будете смеяться, но эта угроза тут действует). Газетчики назвались Мэри и Полом, сели на раздвижные стульчики на почтительном отдалении от моей клетки, Пол щёлкнул раз пять своим Каноном, потом вступила в дело Мэри.

– Серж, – сказала она, – нашим читателям интересно всё, что связано с вашим пребыванием в Сан-Квентине. Расскажете об этом?

– Почему же не рассказать, – ответил я, – слушайте, конечно…

И далее я достаточно сжато и без излишеств пересказал все подробности своего житья-бытья в этом мрачном заведении. Особо выделил руководство тюрягой и двух амбалов-надзирателей, кои относились ко мне чуть лучше, чем другие.

– Да, Пит и Джек отличные парни, – повторил я, чтобы репортёры лучше запомнили, – строгие, но справедливые, как этот… как Страшный суд примерно. И директора тюрьмы я хоть и видел всего один раз, но составил о нём самые положительные впечатления.

Мне ведь нетрудно похвалить этих говнюков, а им приятно будет прочитать о себе хорошие слова, глядишь, каких-нибудь плюшек мне отвесят потом.

– Довольно неожиданно слышать такие слова в адрес своих тюремщиков, – ответила Мэри, – лично я бы, например, вряд ли смогла сказать подобное, окажись я в вашей ситуации…

– Лучше не оказывайтесь, – посоветовал ей я, – хотя и в тюрьмах попадаются хорошие люди, на свободе их таки гораздо больше…

– Хорошо, – перевернула она листок блокнота, – тогда ещё такой вопрос, мистер, ээээ… Сорокалет. Вы наверно в курсе, что о деталях вашего преступления мне говорить запретили, я и не буду про них спрашивать, про эти детали, поговорим лучше об ожидании наказания. Вы боитесь смерти, мистер ээээ… Сорокалет?

– Кто ж её не боится? – хмыкнул в ответ я, – у людей, знаете ли, очень развит инстинкт самосохранения…

– Я не совсем про это, – продолжила она, – вот вам вынесен смертный приговор, значит рано или поздно, когда пройдут все кассационные процедуры, его приведут в исполнение. Ожидание этого сильно влияет на ваше поведение?

– Я стараюсь держать себя в руках, – скромно отвечал, – тем более, что человеку свойственно надеяться на лучшее в самых непростых ситуациях.

– Вы из России, – не унималась Мэри, – я слышала, что русским свойственно фатальное поведение, мол, чему быть, того не миновать и всё такое. Это верно?

– Наверно моя национальность как-то помогает мне в тяжёлых ситуациях, но я об этом как-то до сих пор не задумывался.

– Хорошо, давайте тогда всё же о технической стороне дела, – вздохнула Мэри, а затем битых полчаса пытала меня, знаю ли я, где тут расположены газовые камеры, да какова будет процедура приведения наказания в исполнение, да в чём будет выражаться моё последнее желание.

На этот последний вопрос я решил ответить по-хулигански, сказав, что попрошу хорошей калифорнийской конопли, но она, по-моему, мне не поверила… хотя записала всё точно, как я сказал. И про соседей моих она справилась, как же, описал и Чарли, и Вилли с самой лучшей стороны, не пожалел красок… они же всё это слышали – и зачем мне потом лишние проблемы при контактах с ними? На этом интервью и закончилось – охранники проводили репортёров к выходу, а мои кореша оглушительным рёвом решительно одобрили всё, что я тут наговорил.