Небо на западе стало выцветать и темнеть. Абид лежал на спине и наслаждался окружавшей его тишиной. Тишина тоже бывает звонкой, во всяком случае, она не глухая, иначе слушать ее не было бы так приятно. Абид еще давно, на Гёк-гёле [4] , куда они ездили всем классом, почувствовал это. Было начало весны и, кроме школьников, на озере никого не было. Это произошло именно тогда, когда все они поднялись на один из холмов, окружавших озеро со всех сторон. Вдруг разом все умолкли – так на них подействовала тамошняя тишина. Все почувствовали, что за ней скрывается нечто таинственное и неведомое, которое прежде никто и нигде не ощущал. Вот тогда Абиду показалось, что все равно, даже в полной тишине, что-то происходило, она не была ни мертвой, ни пустой. И она всегда звучала по-своему, была чем-то наполнена.

Теперь, лежа в нескольких метрах над землей и созерцая закат солнца, он подумал, что впервые за несколько лет испытал нечто, напоминающее то давнее состояние, возникшее от ощущения тишины у озера. Но неужели его родители, братья, родственники – и все остальные люди, со всеми их несчастьями и надеждами, стоили того, чтобы, оставив это волшебное чувство, вновь вернуться к ним? Здесь, на этом дереве, где, как ему казалось, он находился в полнейшем одиночестве, к нему пришли глубокие мысли, совсем не похожие на те повседневные, которые посещали его среди людей. Сейчас он проникал в глубину собственной души и испытывал неописуемое удовольствие от этого. Это нельзя было сравнить с теми мимолетными, недолгими озарениями, которые он испытывал прежде. Ему казалось, что здесь, вдали от людей, от ненавистной, болотной и полной всякими недобрыми деяниями, намерениями и мыслями среды, он становился совершенно другим человеком. Он понимал, что не сможет сохранить это состояние, когда вернется, и ему придется расстаться со своими мыслями и с внутренней жизнью. Так он вновь окажется в нежеланной, тягостной и давящей среде, вынуждающей его жить по ее обычаям.

Стемнело. Абид почувствовал, что ему страшно от мысли, что он всю ночь проведет здесь один, на странной воздушной постели. С наступлением темноты становилось все прохладнее. Но в любом случае пока он не видел нужды покрыться старым, рваным пальто, лежащим рядом.

Вдруг Абид увидел яркий свет внизу. «Что это может быть? – подумал он, стараясь успокоить себя и преодолеть страх. – Это, наверно, ночные насекомые, которые светятся при полете». – И он хотел было, повернувшись на другой бок, забыть о страхе и постараться уснуть, как вдруг услышал мужской голос:

– Гасан, ты? Или ты, Джамиль? Отвечай, кто?

Абид, с одной стороны, обрадовался, услышав среди ночи человеческий голос, который положил конец его страхам остаться в этом безлюдном месте одному. С другой, он испытал разочарование от мысли, что даже здесь его кто-то нашел, разрушив тем самым его задумку уединиться хотя бы на несколько дней.

Мужчина продолжал кричать, требуя от него назвать свое имя. Абид неохотно приподнялся и сел, облокотившись о «кровать», и назвал свое имя. Но оно вряд ли было знакомо стоящему внизу человеку и удивило того еще больше. На него был направлен опять яркий свет – этот пытливый незнакомец, кажется, вновь включил фонарь – и из-за близкого расстояния он будто охватил все его поле зрения и какое-то время, после того как тот выключил фонарь, Абид ничего не мог видеть; яркий свет фонаря будто ослепил его.

– Что ты здесь делаешь? – спросил мужчина возмущенно, увидев на дереве невысокого и хрупкого юношу. – Зачем ты туда залез? А ну, спускайся быстро!

Абид не видел теперь другого выхода, кроме того, как повиноваться этому строгому и требовательному голосу – а его самого он все еще не мог толком различить в темноте. Еле найдя ветки, по которым он взобрался наверх, Абид стал спускаться вниз.

Оказавшись вновь на земле перед одним из сородичей, он виновато молчал и ждал упреков с его стороны.

– Ты откуда пришел и как оказался здесь? – спросил мужчина лет сорока, правда, на этот раз не так грубо.

– Я живу недалеко, сегодня хотел прогуляться и оказался здесь, – ответил Абид.

Мужчина, продолжая смотреть на него все еще с удивлением, вдруг, улыбнувшись, сказал:

– Сколько лет я пасу здесь стадо, еще ни разу не видел, чтобы кто-то приходил сюда кроме тех, кто нам еду, обычно, приносит. У тебя случайно нет часов?

– Нет, я их никогда не ношу.

Пастух, положив свою огромную матерчатую торбу рядом, сказал:

– Наверно, около одиннадцати будет, ведь недавно стемнело, а летом темнота наступает после десяти. Что ж, нужно покушать. Да, заблудившийся братец, как ты нашел, говоришь, это местечко? Хотел переночевать здесь, на дереве? Это мы соорудили – пастухи. Часто кто-нибудь из нас, кто дежурит ночью у стада, ночует на этой «койке». Мы придумали ее для того, чтобы уберечься от волков, хотя их здесь уже давно не было. Вечером должна была прийти смена, один из сменщиков, но что-то никого нет пока. Наверно, скоро кто-нибудь придет. А тебя дома искать не будут? Вот сменят меня, вместе в город вернемся. Пока помоги мне собрать хворост, чтобы зажечь костер. Смотри, подбирай только сухое.

Пастух стал освещать постепенно фонарем все четыре стороны, чтобы можно было разглядеть ветки и куски древесины. Абид, положив книгу обратно в сумку, начал помогать ему. Потом пастух, выбрав из них самые сухие, соорудил из веток что-то напоминавшее маленький вигвам американских индейцев и запалил его, положив снизу самые маленькие, тонкие обломки веток. Скоро этот каркас охватило пламя, после чего он начал постепенно рушиться и превращаться в горящую груду. Абид, сидя на корточках у костра, из которого летели искры, постепенно забывал о своей рухнувшей мечте уединиться от суеты и, глядя на освещенное светом пламени лицо пастуха, слушал его рассказы. Тот, наскучавшись в одиночестве, рад был поговорить.