Нда, похоже, и впрямь день не задался. Глаза и нос красные, губы сжаты и подрагивают.

— Так… — сказал я. — Давай, садись. Чаю я тебе сам налью. Протесты не принимаются. Что там у тебя случилось? Кто-то обидел?

— Слушай, Вов… — Лариса села на табуретку и зажала ладони между коленок. — У тебя было когда-нибудь, чтобы про тебя врали всякое, а ты ничего с этим сделать не мог?

— Не знаю, — я достал из сушки ларискину чашку с Матроскиным из Простоквашино. Плеснул заварки, долил кипятка из чайника. Посмотрел на сеструху еще раз. — Болтают-то за глаза.

— А если не за глаза? — сестра шмыгнула носом и всхлипнула. В уголках глаз появились слезы.

— Рассказывай давай, — я бросил в чай лимон, насыпал две ложки сахара. Она всегда так пила чай, запомнил уже. Вернулся за стол. Сел напротив, заглянул в глаза. — Что стряслось, кто болтает?

— Ну… В общем… Я сама, наверное, дура, что согласилась… — замялась Лариса.

— Еще на шаг назад, — я дотянулся до холодоса, достал оттуда прямоугольную коричневую коробку. Птичье молоко нам Джамиля притаскивала свежайшее, прямо с кондитерской фабрики. — Давай, сжуй конфетку, и рассказывай.

— Фу, желтая… — Лариса отложила надкусанную конфету. — В общем, есть один парень… Нет, не так. Ну, в смысле, парень есть, конечно, но не в нем дело. Или в нем…

Лариса замолчала и нахмурилась. Шмыгнула носом. Глубоко вдохнула, собираясь с мыслями.

— В общем, на дне рождения Светки Котвановой я танцевала с одним парнем, студентом. Мне песня понравилась, под которую мы танцевали, и я ему сказала. А потом он говорит: «Пойдем ко мне, у меня этого певца целый альбом». А я говорю: «Пошли!» Оказалось, он живет в том же подъезде. Вот мы заходим, а у него никого дома. Я говорю: «Ну давай уже, ставь музыку!» А он засмеялся и начал приставать. Я его оттолкнула и говорю: «Ты че? С дуба рухнул? Мы же не знакомы совсем!» А он, такой, сразу отстал, давай извиняться, предложил посидеть и чаю попить.

— Пока звучит неплохо, — сказал я.

— В общем, мы попили чаю, а потом он говорит: «Ты иди, а я попозже приду, мне нужно тут кое-что сделать». Ну и я ушла. Вернулась к Котвановой, там как раз торт начали резать. Ну и, тут же начались шуточки, типа, а что это вы там вдвоем делали и все такое. Ну я говорю: «Ничего, музыку слушали». А потом звонок в дверь, вернулся тот парень. Такой… Ну… Лыбится, рубаха расстегнута. На шее засос.

— У него в шкафу другая девушка пряталась? — хмыкнул я.

— Ага, счас… — огрызнулась Лариска. — Он с парнями на кухню ушел, а потом все вышли и на меня стали ТАК смотреть… И шушукаться. Я сначала не поняла, что происходит, а потом меня Котванова, такая, отвела в сторону и говорит: «Знаешь, Корнеева, ты бы лучше раньше сказала, что ты шлюха, я бы тебя не приглашала даже!»

— Как, говоришь, этого парня зовут? — поинтересовался я деланно-равнодушным тоном. Правая рука сжалась в кулак.

— Да неважно… — Лариса вздохнула. — В общем, я говорю Котвановой: «Что за ерунда?» Не понимаю ничего. А от меня все отодвинулись, как будто я больная. А Мичурин так вообще подошел и начал предлагать пойти перепихнуться по-быстрому, ну, раз уж я такая опытная давалка. В общем… Я попыталась сказать, что это все вранье, что ничего не было. Но мне не поверили. Ржали, обзывались. Я убежала. А там этот парень еще… Говорит: «Ты извини, я же не мог им сказать, что ты не дала, они бы тогда меня оборжали…» В школе теперь ад. И я… В общем…

— Тихо, милая, — я пододвинул свой табурет поближе к ней и обнял за плечи. — Дерьмовая история, вот что.

— И что мне делать? — Лариска всхлипнула, и слезы, так долго клубившиеся в уголках глаз, покатились по щекам.

— Ничего, — я пожал плечами. — Ну, кроме того, что сказать мне, кто такой этот студент, я нанесу ему короткий визит и ноги вырву. А тебе — ничего. Ходить в школу, морду кирпичом. Доказывать ничего не надо. На подначки не ведись. Через какое-то время все забудут.

— Мне кажется, что это никогда не случится… — хлюпая носом, проговорила сестра и уткнулась мокрым лицом мне в плечо.

— Тебе учиться осталось до лета всего лишь, — я погладил ее по голове. — А потом вообще будет пофиг.

— А почему ты не говоришь, что это ерунда и вообще не проблема? — спросила вдруг Лариса.

— Ээээ… А должен? — я заглянул ей в лицо. — Если бы сказал такое, это была бы неправда. Ты попала в дерьмовую ситуацию. Радоваться тут особо нечему, все, кроме тебя, повели себя как говнюки. И гандон этот соседский, и твои одноклассники. Жиза, фигли. Мудаки встречаются.

— Спасибо, — теперь Лариса обняла меня в ответ.

— Внезапно, — я почувствовал, как губы сами собой расплываются в счастливой улыбке. Так тепло стало почему-то от ее благодарности, чуть не прослезился. — Так, у меня идея. Давай-ка ты умывай лицо, наводи марафет, и пойдем со мной.

— Куда? — встрепенулась Лариска.

— На концерт, — усмехнулся я. — Ты обычно другую музыку слушаешь, но сейчас тебе неплохо бы сменить обстановку. «Папоротник» будет петь, может знаешь таких?

— «Папортоник»?! — Лариса округлила глаза. — И у тебя есть лишний билет?