Варя замолчала, отвернулась.

– Ну, ну, не нюнь… Ты молодец, Варька, что такое придумала. Нашей мамой можно гордиться.

Огромные старинные краснокирпичные здания ткацкой фабрики «Красная Роза» даже на расстоянии гудели движениями тысяч станков. Из высокой трубы шёл серый дым, откуда-то снизу – белый, пушистый пар.

У проходной они ждали всего минутку.

– Мама! Мамочка!

Нетерпеливая Варька бросилась в толпу женщин, выходящих из стеклянных дверей.

Столовая, устроенная в главном здании заводоуправления, работала для всех рабочих смен, почти круглые сутки.

Варька звонко закричала на весь просторный зал, совсем пустой в это неурочное время.

– Я буду котлету и компот!

Они поставили подносы на ленту, прошли вдоль раздатки, Мишка шёл последним, задержался возле кассы, оплатил.

– Мама, Мишка у нас совсем как взрослый! Получку уже получает! И талоны, и рабочие карточки! Он же тебе все деньги отдаёт?!

– Да, взрослый…

Мама устало улыбнулась.

Сели за свой привычный столик у большого окна.

Мишка собрал подносы, протянул сестрёнке бумажный кулёчек.

– Держи, егоза! Это тебе и маме.

– А что это?!

Варька спрашивала, а сама уже нетерпеливо раскрывала бумажку.

С восторгом захлопала ресницами.

– Ой, пироженки! Полоски с помадкой! И тебе, мама, смотри!

Достала две простенькие пироженки из песочного теста с розовой помадкой поверху. – А тебе, Мишка?! Ты почему себе не взял?

– Не хочу.

Мама улыбнулась.

– А ты поделись с братом, отломи ему кусочек. И я отломлю ему тоже.

– Держи, Мишка! Не стесняйся. Вкусно же!

Все вместе смеялись, Варька стучала ложкой по тарелке, тараторила, рассказывала про школу и про знакомую ей серую кошку.

На вечерней летней улице было тепло и тихо.

– Не спеши, пойдём помедленнее, прогуляемся, я что-то немного устала…

Мишка кивнул.

В безветрии высокие тополя и сами не шумели, и хорошо скрывали далёкие звуки.

Варя умчалась по пустынному тротуару вперёд, торопясь догнать до перекрёстка грузовик с мебелью.

– Ну как там, мам? Что они сегодня говорили? Ты звонила им?

– Звонила.

Мама шла устало, безо всякого внимания и интереса смотрела себе под ноги, теребила в руках косынку.

– В милицию?

– Да, в милицию.

– Ну и что?

– Забежала на минутку в перерыве к себе в профком, Галина дала оттуда позвонить, по её телефону. Времени было в обрез, много не наговоришь… Ну, там, в милиции, дежурный, сказал, мол, пока ничего нового. Я отпросилась у мастера, на послезавтра взяла отгул, сама схожу в отделение, поговорю с начальником подробно, может какие-то мелочи от меня потребуются, сведения…

– Я тоже заходил в заводской комитет комсомола, там девчонки говорят, что ещё раз запрос в Кёнигсберг написали, в парткоме согласовали, по полной форме, и послали.

С радостным криком навстречу им бежала раскрасневшаяся Варя.

Мама поспешно замолчала.

– Ладно, Миша, потом, дома обо всём поговорим…

Варя подскочила, запыхавшаяся, дёрнула брата за рукав.

– Мишка, а ты в нашу школу больше никогда не пойдёшь? Всегда только работать будешь?

– А на комбинате тоже есть школа, только она называется рабочей, фабрично-заводской. Мы теперь со знакомыми ребятами там учимся. И работаем. Ты грузовик-то догнала? А то я заговорился с мамой, не заметил.

– Догнала, ещё как! Я быстрее всех в классе бегаю! И пою тоже громче всех.

Из-за угла неловко вывернулся и сразу же попал навстречу им дядька-инвалид, в пиджаке с медалью, на тележке со скрипучими подшипниками.

Он был ниже их, смотрел только на асфальт и с угрюмым молчанием толкался вперёд деревянными, обмотанными тряпками, утюжками.

Мама немного отстала от Вари и Мишки, пропуская инвалида, поднесла косынку к глазам. Вытирая слёзы смотрела на детей.

Дома Мишка сразу же уговорил сестрёнку лечь в комнате на диван с книжкой.

– Я её читал, там на сто двадцатой странице будет самое интересное…

Сам умылся, причесался, в майке, сел за кухонный стол, положил руки на стол.

Мама, сложила остатки хлеба в небольшую кастрюльку, накрыла её крышкой и убрала в шкафчик.

Задумалась.

Обернулась, заметила Мишку.