Эля залила кипятком чайник.

Петр Тихий не производил впечатления человека, который бегает от ответственности. Но, может быть, если дело касается интимных отношений и женщины – это другое? Эля вспомнила его сложенные на груди руки и сказанные ровным голосом слова: «Если бы не ваше свежее вдовство, Элина Константиновна, я бы заподозрил вас в матримониальных планах». Теперь и она себя была готова в этих планах заподозрить! Ну, не то, чтобы совсем в матримониальных. Но каких-то таких… в ту сторону.

А сам Тихий? Может быть, он и правда это как-то почувствовал? Может быть, он убеждённый холостяк? Может быть, он не допускает и мысли о том, чтобы впустить женщину в свою жизнь? Хотя бы чуть-чуть.

Всегда хмурый, иногда резкий в общении, огромный, брутальный следователь, с которого приходится снимать оружие, чтобы лечь с ним в постель.

Господи, кто бы мог подумать, что это ее идеал мужчины?! Эля отхлебнула горячего чаю и хмыкнула. Таки вам не показалось, Пётр Тихонович. Планы матримониальные имеются. Непонятно только, что с ними делать…

– Вы таки не поверите, Петр Тихонович.

– Я, Арсений, в последнее время готов поверить во все, что угодно.

Кораблев на него весело и слегка все же недоуменно посмотрел, а потом не удержался и выпалил:

– Макарова кто-то укусил – и он выдал нам предварительные данные!

– Все, я удивлен. Давай подробности.

– А подробности такие, – Арсений уселся на угол своего стола. – Волос принадлежит человеку двадцати пяти – тридцати пяти лет. Цвет волос – средне-русый. Гаплогруппа… – Арсений наморщил нос и полез в бумажку.

– Не по бумажке, своими словами!

Арсений ухмыльнулся.

– В общем, преимущественно славянский набор генов – если своими словами. То бишь, парень славянской наружности.

– Парень?

– Угу.

– До чего дошел прогресс… – вздохнул Петр. – Таки Поварницын.

– Ну что, будем брить мальчика налысо?

– Налысо его только после суда побреют, – Петр потер шею. – А до суда нам еще дел переделать сколько надо.

– Да не, я про то, чтобы с этой плешивой овцы шерсти клок срезать – для сличения.

– И что нам это даст? – принялся рассуждать вслух Петр. – Что Евгений Поварницын заглядывал в сейф? Ну и что? Иконы-то на месте.

Арсений слез со стола и принялся ходить по кабинету.

– А давайте вызовем и допросим? Ну, или попросим коллег из Оренбурга задать ему пару вопросов – про сейф, иконы и его патлы в этом сейфе.

– Знаешь, чего я опасаюсь? – задумчиво спросил Петр, щурясь на редкое и удивительно яркое осеннее солнце.

– Что спугнем?

– Именно. А если зайца спугнуть – он может броситься в любую сторону. Непредсказуемая тварь.

– Как вы нехорошо про зайчиков, – зацокал языком Арсений. – Ваши племянницы бы вас не одобрили.

– Они маленькие и не знают, что заяц задними лапами может вспороть человеку живот.

– Страсти какие, – вздохнул Арсений. – Так что же – ничего делать не будем?

– Будем. Эксгумацию делать будем.

– О! – округлел глазами Арсений. Такая процедура, как эксгумация, была в его карьере первым случаем, и он явно воодушевился. – А что нам это даст?

– Если генетическая экспертиза покажет, что есть родство между двумя образцами – из сейфа и Конищева-старшего, значит, будем предъявлять обвинение и заключать под стражу.

После паузы Арсений кивнул.

– Ладно, тогда я это… Займусь! – он пошел к двери. – Первый раз буду. Интересно – аж жуть! – с этими словами Кораблев стремительно скрылся за дверью.

– Как мало надо человеку для счастья, – пробормотал Пётр, вставая и подходя к окну. – Дали возможность на кладбище покопаться и гроб вскрыть – он и счастлив.

Когда Петр сказал Арсению, что готов поверить во все, что угодно – он не покривил душой. Скажи ему кто еще пару месяцев назад, что он переспит со свидетельницей по делу, которое он ведет – Петр бы посчитал сказавшего подобную чушь слабоумным. А ведь изначально Элина числилась у него в качестве подозреваемой номер один. Теперь Пётр так не считал. Но не потому, что переспал с ней, конечно.

Он отвернулся от окна и сердито уставился на входную дверь. Ну, где там Кораблев с эксгумацией?! Где Макаров с новыми данными? Где хоть кто-нибудь?!

Петр не мог оставаться наедине со своими мыслями.

Спустя три дня после того визита он вынес себе безжалостный диагноз: «Идиот». И не в том смысле, в каком писал великий русский классик.

Петру теперь было дико стыдно за свое поведение. Орать на женщину за то, что сам только что лишил ее девственности – это мог сделать эксклюзивно только Петр Тихий!