У нее дрожал голос, когда она рассказывала обо всем этом Валентину Самуиловичу. «Дерзай!», – сказал он. И она пропадала сутками в мастерской, рисуя, делая, переделывая. И вот теперь… теперь... даже без готового окончательного макета…

В это просто невозможно поверить. А человека, который сказал ей «Дерзай», уже нет в живых.

Эля вздрогнула от телефонного звонка. Перевела взгляд на экран смартфона – и вздрогнула еще раз.

София Аристарховна Воробьева.

– Добрый день, София Аристарховна.

– Здравствуй, Элечка, – безмятежно отозвалась София Аристарховна. – Как ты?

– Все в порядке, – осторожно отозвалась Эля. У нее не было ни малейших предположений о том, что может быть причиной звонка тетки Петра.

– Это хорошо. А то мы ведь с тобой так толком и не поговорили на выставке.

– Да. Простите, мне тогда пришлось срочно уйти, – пробормотала Эля.

– Понимаю, – так же безмятежно отозвалась София Аристарховна. – Элечка, не посчитай меня бестактной или навязчивой, но… В общем, я тут недалеко от Валиного… то есть, твоего дома. И если ты дома, располагаешь временем и угостишь меня чаем – я буду очень рада поболтать с тобой.

Эля неосознанно вдруг встала.

– Да, конечно, я дома. Приходите. Я буду очень рада вас снова увидеть, София Аристарховна. Адрес квартиры помните?

– Скинь мне в телефон на всякий случай. Пирожных к чаю купить?

И тут Эля почему-то улыбнулась.

– Буду признательна. Я люблю пирожное-картошку.

– Я помню. Валя говорил.

Так странно. Если бы… если бы не то страшное событие, то первым, с кем бы Эля разделила свою радость от победы в конкурсе, стал бы Валентин Самуилович. А сейчас она отпразднует свой триумф со старинным другом Валентина Самуиловича – Софией Аристарховной Воробьевой. И по совместительству – тетей Петра.

А Петр – с ним бы хотела Эля поделиться своей радостью?

Она снова опустилась в кресло.

Элина не знала ответа на этот вопрос. После сегодняшней ночи – не знала.

Можно было бы, конечно, убедить себя, что он просто не слышал ее слов, ее признания ночью, после близости. Но он слышал. Его руки прижали ее сильнее. И дыхание его сбилось от ее слов. Но он ничего не сказал. Только крепче обнял, вздохнул. А потом заснул.

Когда на твои слова о любви тебе молчат в ответ, а потом и вовсе засыпают – это… это что? Это как? Обидно? Унизительно?

Как странно. Она почему-то никак не могла чувствовать обиду на Петра – ни теперь, ни тогда, когда он орал на нее после их первого раза. Эля отчетливо чувствовала, что Петр делает это не для того, чтобы обидеть ее, унизить, сделать больно. Это его реакция, его эмоции. Честные. Прямые. Такие, какие есть.

А она… а она должна сама нести ответственность за свои иллюзии. Правда, любовь – не иллюзия. Но ответственность за нее нести надо.

Впрочем, возможно, что для Петра любовь – как раз иллюзия. Что-то не слишком важное. Не такое важное, например, как то, что надо поймать преступника. Вот ради этого он готов сорваться с места на ночь глядя.

Он все же человек простых жизненных принципов, несмотря на отца – крупного бизнесмена и «Ролекс». В них входит удовлетворение базовых инстинктов и работа. А любовь – это химера. Как говорится, порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта.

Это Элю угораздило влюбиться в Базарова двадцать первого века. Впрочем, Базаров плохо кончил. А с Петром все будет в порядке. Обязательно будет. Только без Эли. И с этим надо смириться. Когда он закончит дело и перестанет воспринимать Элю, как элемент служебного расследования, за безопасность которого Петр отвечает – все закончится. Потому что он прочно стоит на земле. А Эля – Эля любительница жить иллюзиями.

Она прижала пальцы к внутренним уголкам глаз. Так. Элина ждет гостью. И все сопли по поводу хмурого и не склонного к чувствам следователя можно – надо! – оставить на потом. И Элина пошла на кухню – выбирать чай, который она заварит для дорогой гостьи.

София Аристарховна сняла пальто и обувь.

– Тапочки? – зачем-то предложила Эля.

– А давай, – как-то весело согласилась София Аристарховна.

А потом она вдруг взяла Элю за плечи. Элина замерла.

– Дай, я хоть рассмотрю тебя толком. А то там, на выставке, все бегом-бегом, – София Аристарховна и в самом деле внимательно смотрела на нее. И под ее взглядом Эля не могла – и не хотела – шевелиться. Только дышать стала от чего-то чаще. – Как же ты… повзрослела.

Эля так и не смогла понять, как так потом оказалось, что София Аристарховна обнимает ее, а Эля шмыгает носом, позволяя гладить себя по голове. Они так простояли какое-то время, а потом Эля резко отстранилась.

– А пойдемте чай пить.