– Не иначе как реакция на все мои приобретенные прибамбасы, думал я в минуты прояснения. Мелькнула пару раз Вера, она сопровождала меня в Выборгскую больницу. Кто-то сказал: Надо сообщить матери. Наверняка менингит.

Когда я был без сознания, мне ставили капельницу. Кололи неизвестно чем и лечили неведомо от чего. Перевели на искусственное питание. Но я всё же поправился. Советский пионер должен быть здоров душой и телом. Утки и судна не атрибутика для нашей доблестной пионерии. Мы должны маршировать и петь оптимистические песни. В соседней палате кто-то орет благим матом, говорят агония и скоро мужичок кончится. А я лежу, ем апельсин, который мне неведомо откуда привезла Вера Михайловна. Лежу и чувствую, что жить буду. Во-первых, мне это нравится. Во-вторых, не хочу делать приятное товарищу следователю. Не дождешься, сука.

Был я без сознания всего неделю. Июль еле-еле дополз до середины. Впереди самое интересное, грибы в лесу, Римская Олимпиада и новые мирные инициативы Никиты Сергеевича. Если этого козла не остановить, он устроит нам ядерную войну. Но вопрос, смогу ли я теперь влиять на окружающий мир. Не пропало ли у меня всё. Аппетит точно пропал. С отвращением жую опять же манную кашу. На том свете, в аду грешников, безусловно, кормят ею. Медсестры здесь неплохие. Не лютые стервы, как в рассказах отца о советских больницах. Добродушные провинциалки. Жалеющие беднягу пионерчика.

– Ему бы бедненькому в лагере отдыхать, на солнышке греться. А он под уколы попу подставляет. Уколы впрочем, были ужасные, многоразовыми иголками, только что не ржавыми. Как я ни убеждал себя, что до СПИДа нашей планете еще жить и жить. Всё равно становилось не по себе. Есть еще и сифилис, есть еще и гепатит. Как они их там кипятят, кто их знает.

Мамаша обрисовалась на исходе недели. Всё с теми же корзинками, с той же жратвой. Как ни странно, я не набросился на еду с жадностью голодающего. Ел хорошо, но без нездорового ажиотажа. Всё те же пирожки, домашняя колбаса, которую доктор запретил и велел поместить в холодильник до выздоровления. Зелень, особенно зеленый лук, пошли на ура. Вообще нормальный аппетит выздоравливающего. Соседей по палате я угощал без особого желания. Скучные пролетарии и пара пацанов, лечившихся после драки с соседями по кварталу. Хулиганский город Выборг славился своею шпаной. Хорошо, я с нею не пересекся в минуты своих посещений города. Мне буквально становилось тошно после пары минут беседы с этими одноклеточными. Как они били и как их били. Что они собираются делать после выхода из больницы и кому непременно набьют морду. Семейство Шариковых множилось и активно размножалось под мудрым руководством партии и правительства.

Я поправлялся и всё боялся попробовать свои вчерашние способности. Вдруг застряну в стене или вообще размажусь на несколько километров расстояния от пункта А до пункта Б. Что вообще в моем активе? Клад? Он надежно спрятан, и я его могу найти даже будучи обычным человеком. Квартиру Вере Михайловне я обеспечил. Энное количество денежных знаков, спрятанное в кладовке. Вот, пожалуй, и всё. И все мои активы на текущий момент. Придется жить в СССР обычным человеком. Военнообязанным школьником, сыном небогатой придурковатой мамаши. Интересно, бросит меня Верка или нет? Самки любят только сильных самцов.

Первый опыт по телетранспортировке я провел через день после отбытия мамаши.

– Сразу как выпишут сынок, телеграфируй. Я приеду, заберу. Хватит с тебя этого лагеря, так и всё здоровье можно потерять. Дома до школы отдыхать будешь.

Сказала маман и отбыла в город Ленинград. Нет, лучше умереть размазанным на сотню километров, чем жить в жуткой халупе с унылою дурой. Итак, ложка лежит на тумбочке рядом с кроватью. Требуется переместить оную ложку куда подальше. Можно под кровать любому из обитателей палаты. Вот хоть Федьки, та еще скотина.

С отвычки голова у меня слегка кружилась. Но ложечка сразу подчинилась моим усилиям. Исчезла и…

– Какой козел ложками кидается?!

– Я тебя козлил? Не по понятиям поступаешь, больной Федор Раскольников. В натуре такие вещи говорить…

Конфликт удалось унять. Вечером попробую что-нибудь более серьезное…

Утка надоела до смерти. Ночью, чтобы не звать уставшую нянечку, попробовал сам дойти до туалета. Не знаю как представил себе этот долгий путь, журчание воды в унитазе. И, опять-таки легкое головокружение, и я сижу себе со спущенными штанами за дверцей туалета. Получилось! Всё получилось. От счастья я едва не описался. Обратно я вернулся уже вполне уверенно и улегся в постель с гордым чувством победителя.

– Ты что вставал? Прохрипел мне с постели один из лежальцев.

– Пробовал, дядя Ваня.

– Гляди, осторожней. Только в себя пришел и уже по коридору шлендаешь. Не спеши, на тот свет все мы без очереди попадем.

– Пусть наши враги на тот свет спешат. Нам и на этом неплохо.

– Врач сказал мне днем. Ну что ж, молодой человек. Наблюдается положительная динамика. Еще три денька мы вас понаблюдаем. А потом на выписку. Хватит кровать пролеживать. Лето на дворе. Первое время посоветовал бы вам быть поосторожнее с купаниями и загоранием. А впрочем. Ничего мы у вас не нашли, юноша. Вроде не симулянт, да и какой же симулянт полезет в больницу в разгар лета. Странный случай. Быть осторожен мальчик и к нам постарайся больше не попадать.

Вера приехала ко мне на следующий день. Вся взъерошенная, глаза красные. Никак опять что в лагере случилось.

– Боренька, ну слава богу! Слава богу! Я уж боялась…

– Я тоже боялся, но как видишь, пронесло. Хотя по такой еде в больнице и нечем вроде. Хуже чем у нас в лагере.

– Ох, Борька. Уже шутишь. Значит, поправишься, пионер Смирнов. Мучитель ты мой!

– А у тебя то что? Говори, нас не подслушивают. Что случилось?

– А что у нас может случиться. Опять новая сволочь. И опять бабник и нахал.