На рубеже XIX–XX веков происходит очередная трансформация национальной темы, к которой раньше всех приходят художники, связанные с Абрамцевской и Талашкинской мастерской. Вслед за Васнецовым и Малютиным архитекторы стали предпочитать узорочью русского стиля крупные, обобщенные формы геометрических очертаний, придававших постройкам характер монументальных и эпических произведений с романтической окраской. Наступает эпоха модерна. «Всякие украшения, вроде петушков, полотенец, сложная накладная резьба должны отойти в область недоразумений. Простота, монументальность, логичность и самобытность форм древних построек должны лечь в основу возрождающегося русского зодчества». Эти слова архитектора Суслова как нельзя лучше описывают тот переломный момент в развитии архитектуры, когда о себе заявляет «неорусский» стиль, который некоторые исследователи относят к национально-романтическому направлению модерна, а некоторые считают вполне самостоятельным явлением.

Если мастера русского стиля вдохновлялись в первую очередь московской и ярославской школами, то адепты неорусского стиля проявляли глубокий интерес к архитектуре Новгорода и Пскова, Владимиро-Суздальской земли, деревянному зодчеству Русского Севера. В 1901 году архитектор Федор Шехтель проектирует комплекс деревянных построек для отдела России на международной выставке в Глазго, который стал воплощением новой эстетики. Он напоминал сказочный город, живописный по форме и силуэту, и заключал в себе то самое эпическое начало. Четыре огромных деревянных павильона на берегу реки Келвин синтезировали в себе новаторские приемы композиции и характерные для модерна ленточные окна и огромные витражи. Вместо резного кружева Шехтель использовал стилизованные под наивное народное искусство росписи, помещенные над входами и на стенах: они рассказывали зрителю о содержании экспозиций. Высоченные шатры и крыши с крутыми скатами отсылали к северным храмам.

На рубеже столетий русские зодчие проявляли огромный интерес к работе с деревом, отмечая брутальность и невероятную художественную выразительность простого бревенчатого сруба. В своих творческих поисках мастера шли подчас совершенно разными путями, в результате чего деревянный модерн в России превратился в явление крайне многоликое и неоднородное. В данной книге мы сфокусируемся лишь на национально-романтическом ответвлении этого стиля, явившегося прямым наследником русского стиля Ропета и Гартмана. В рамках данного направления традиция строительства теремов получила естественное развитие, хотя выглядели они уже несколько иначе. Тем не менее необходимо понимать, что, помимо теремов, в этот период строились и совершенно иные деревянные сооружения – без какого-либо национального колорита. Их архитектура отсылала к европейской, международной версии модерна – в частности, к франко-бельгийско-му ар-нуво – и заслуживает отдельного исследования.

Но вернемся к «национальному романтизму». В эпоху модерна национальная тема имела в деревянной архитектуре России совершенно разные проявления. Часть зодчих создавала проекты домов, в которых ощущалось влияние абрамцевской и талашкинской школ, подражание творческому методу Федора Шехтеля. Это и был тот самый «неорусский стиль», яркие образцы которого можно увидеть в Вязниках и Гороховце. Работы других мастеров представляли собой своеобразный архитектурный синтез и гармонично соединяли черты северного

скандинавского модерна, французского ар-нуво и традиционного русского народного зодчества. Причем подобных стилевых комбинаций могло быть великое множество. В каких-то проектах все еще чувствовалось сильное влияние Ропета с его любовью к обильному кружевному декору, а модерн проявлялся лишь в асимметрии и нюансах объемно-пространственного решения. В работах других архитекторов «дыхание» ар-нуво слышится гораздо сильнее: возьмем, к примеру, Кимры, где бревенчатые домики, напоминающие по форме русские теремки, поражают необычной формы окнами и прочими архитектурными деталями в стиле модерн. «Процентное соотношение» национальных и модерновых черт в проекте каждый зодчий определял на свое усмотрение: возможно, именно поэтому не существует общепризнанной классификации деревянных сооружений этого периода.

Хотелось бы отметить, что, когда речь заходит об архитектуре второй половины XIX – начала XX века, наблюдается определенная путаница с терминами. Скажем, русский стиль эпохи историзма и эклектики, когда бал правили Ропет и Гартман, частенько называют «псевдорусским». А термин «неорусский стиль» во многих научных статьях применяется к любым деревянным постройкам эпохи модерн

, в которых присутствуют национальные черты. При работе над проектом, посвященным теремам, я в первую очередь опиралась на труды доктора искусствоведения Владимира Григорьевича Лисовского и фундаментальную работу Евгении Ивановны Кириченко «Русский стиль». Поэтому та интерпретация архитектурных терминов, которую я даю на страницах книги, опирается на упомянутые источники. С сожалением приходится констатировать, что деревянная архитектура эпохи историзма и модерна на данный момент исследована недостаточно. Если в каких-то отдельных регионах попытка систематизации и анализа деревянных памятников и была проведена, общего фундаментального исследования и каталога лучших образцов деревянной эклектики и модерна попросту не существует. Поэтому я очень надеюсь, что моя книга станет отличным подспорьем для искусствоведов, которые захотят по-настоящему глубоко погрузиться в столь интересную тему.

Большая часть сооружений, о которых я вам поведаю, – это в первую очередь жилые дома – усадьбы, дачи, городские особняки. Однако сохранились и некоторые общественные здания, выполненные в русском стиле. Среди них деревянная публичная библиотека в Угличе, летний клуб дворянского собрания, школа и приют в Рязани, дом для народных развлечений в Кулебаках, баня и мастерская в Абрамцеве. Лишь малая часть теремов датируется 1870-ми – 1880-ми годами: постройки этого периода сохранились гораздо хуже, чем дома начала XX века. Тем не менее я осознанно расположила главы не в хронологическом порядке, а по территориальному признаку: мне важно было не только рассказать об эволюции национального стиля в деревянном зодчестве, но и продемонстрировать, как менялся внешний облик теремов в зависимости от региона.

Приглашаю вас в увлекательное путешествие по просторам нашей безграничной страны, чтобы познакомиться с ее богатейшим архитектурным наследием. В добрый путь! [1]

Терем в Асташове, притаившийся в глубинке Чухломского района Костромской области, занимает особое место в моем сердце: именно с него началась моя любовь к старинным деревянным дачам и усадьбам в русском стиле. Не будет преувеличением сказать, что книга, которую вы держите в руках, возможно, никогда бы не увидела свет, если бы одной морозной зимой я по воле случая не провела несколько дней в этом чудесном доме.

Превращенный неравнодушными людьми в уникальный музей-гостиницу, терем спрятался от посторонних глаз в лесной глуши, среди покинутых деревень и заброшенных обезглавленных церквей. Здесь не было телевизора, мобильной связи и прочих псевдоважных атрибутов современной цивилизации, зато было кое-что другое. Например, умиротворяющая тишина, убаюкивающий хруст снега за окном и ослепительные зимние пейзажи. А еще многочисленные книжные полки, манящие потрепанными корешками с именами классиков.

Помню, как, укрывшись пушистым пледом, я забралась в кресло-качалку и медитировала на закат в обнимку с томиком Достоевского. А потом, взгромоздившись на пышущую жаром печку, наблюдала за тем, как местный повар собственноручно готовит в ней хлеб (боже, какой он был вкусный и ароматный!). Помню ночное катание на коньках и прогулку в валенках среди заснеженных сосен. Помню русскую баню, пропитанную ароматом дубовых веников, и пряный травяной чай с вареньем и медом, который после парной казался божественной амброзией.