Серафим всем телом подался вперёд, чуть не уткнулся носом в пальцы Никиты и рвано выдохнул. Резко выпрямился, пошарил в рюкзаке, который висел на одной лямке на стуле, и достал кулон, похожий на тот, что оставил тогда на майском солнце.

— Дерьмо какое, — бормотал себе под нос, — они могут тебе навредить. Носи не снимая, хоть немного отведёт от тебя призраков. Мне пора. Приезжайте на выходных, адрес я пришлю.

И он поднялся, а Никита так и застыл с протянутыми ладонями. Потом всё-таки уточнил:

— Мы пойдём на кладбище?

— Нет, мы приманим призраков на свет и кровь.

Оказалось, Серафим жил за городом. Пришлось трястись в электричке, которые Никита недолюбливал. Он привык к городу, даже дача родителей для него была чужой непонятной территорией. Съездить на выходных на шашлыки — хороший вариант, а вот жить там, где по ночам так тихо, а в траве постоянно кто-то шуршит… Никите всегда становилось не по себе.

С утра шёл дождь. Днём в субботу в электричке почти никого не было. Полина скрутилась по-кошачьи в углу жёсткого сиденья у окна, наблюдая за капельками дождя на стекле. Никите казалось, её глаза покраснели, а в уголках глаз застыла размытая тушь, но лезть с вопросами постеснялся. Полина натянула на голову капюшон, будто хотела укрыться от мира, и виднелся только острый нос. Руки в шерстяных перчатках без пальцев сунула в карманы объёмной куртки; тянулся из-под капюшона белый шнур наушников.

Никита уже хотел спросить, что она слушает, когда в вагон вошли музыканты. Что они искали в этом холодном вагоне, в котором вряд ли найдутся благодарные слушатели? Только наткнёшься на раздражённые взгляды и бормотание: «Как надоели эти клоуны», — именно так пробурчал мужичок за спиной Никиты.

А он смотрел заинтересованно. Ребята — трое парней с оборудованием — не унывали, бодро приветствовали мрачных путников и, что-то покрутив на комбике, захрипели гитарами. Один запел, и весьма недурно. Даже Полина вынула наушники и обернулась, заинтересовавшись.

Музыка всегда казалась Никите неким проводником.

Она спасала его тяжёлыми ночами, когда он готовился к экзаменам. Звучала, когда он трясся в маршрутке на похороны одноклассницы Полины, и её худая ладонь стискивала его запястье, а лицо застыло бледной маской. Звучала, когда отец в десятом классе выгнал из дома, потому что Никита бросил заниматься математикой, и теперь точно никуда не поступит, будет только тренькать на своей гитаре. С музыкой он переживал расставание с первой девушкой и раны после драки за гаражами — тоже из-за девушки.

И сейчас погрузился в эти хрипловатые звуки, в слова, которые, откровенно говоря, разбирал далеко не все. И не заметил, когда ребята закончили играть и громко поблагодарили всех, кто слушал.

Полина повернулась обратно и вдруг произнесла:

— Может, мне тоже петь по вагонам? Наскребу на комнатку, — поёрзала на сиденье и тихо продолжила, — я из дома ушла. Не могу больше. Она вчера чуть не выкинула все мои книги. Сложила в ящик и хотела отнести на помойку.

— Вот сука, — Никита даже не скрывал, что думал о матери Полины. — И как же ты с этими книгами?

— Завезла к подруге, прихватив ещё сумку с вещами. Иногда мне кажется, если бы у меня и была прошлая жизнь, она тоже была вот такой… жалкой.

Никита хотел что-то сказать, но Полина прижалась лбом к стеклу и воткнула наушники. Он обязательно скажет ей — потом, что ей всегда есть, куда пойти и где жить. Что коробку они перевезут. И тысячи других коробок. И что не жалкая у неё жизнь, и Полина точно найдёт свою дорогу.

Электричка покачивалась, стук дождя убаюкивал.

В наушниках зазвучало: «А мы не ангелы, парень…»

— Это дом отца. Он сейчас уехал вести курс по фитотерапии. А у меня в Москве полно дел, не поверите, у скольких людей проблемы, в которых они винят мистические силы. А я не всегда могу помочь. Если дело не касается призраков, это не моя дорога.

Полина, которая мешала ложечкой сахар в щербатой чашке, вскинулась и посмотрела внимательно на Серафима. Никита знал: она тоже искала свою дорогу.

Тот то ли нервничал перед тем, что называл ритуалом, то ли не привык, что в доме бывают гости, но говорил сбивчиво и суетился на кухне, занимавшей половину первого этажа. Пахло печкой и дровами, хотя вроде отопление здесь было, но, может, так больше нравилось самому Серафиму. Или тот просто мёрз: сидел в выцветшей фланелевой рубашке поверх свитера и сжимал руками горячую кружку с чаем.

Непривычная тишина за городом оглушала, и каждый шорох в доме обращал на себя внимание. Полина вообще-то осматривалась с интересом, с разрешения покрутила в руках несколько свечей, изучила скрученные пучки трав. Они с Серафимом разговорились про то, какие сейчас можно собрать травы и как их лучше сушить, и Никита не выдержал — может, потому что голова опять болела, и таблетки уже перестали действовать:

— Так что нужно делать?

Серафим отвлёкся от рассказа про пучки полыни и вдруг стал серьёзным. Свёл светлые брови, уселся обратно на стул верхом. Положив подбородок на горбик деревянной спинки, произнёс: