Я скрывался во мгле на моем корабле,

Ничего не просил, ничего не желал.

В ярком солнечном свете — надменный павлин,

В час ненастья — внезапно свирепый орел,

Я в тревоге пучин встретил остров ундин,

Я летучее счастье, блуждая, нашел.

Да, я знал, оно жило и пело давно,

В дикой буре его сохранялась печать,

И смеялось оно, опускаясь на дно,

Поднимаясь к лазури, смеялось опять.

Изумрудным покрыло земные пути,

Зажигало лиловым морскую волну...

Я не смел подойти и не мог отойти,

И не в силах был словом порвать тишину.

* * *

Слушай веления мудрых,

Мыслей пленительных танец,

Бойся у дев златокудрых

Нежный заметить румянец.

От непостижного скройся —

Страшно остаться во мраке.

Ночью весеннею бойся

Рвать заалевшие маки.

Девичьи взоры неверны,

Вспомни сказанья Востока,

Пояс на каждой пантерный,

Дума у каждой жестока.

Сердце пронзенное вспомни,

Пурпурный сок виноградин.

Вспомни, нет муки огромней,

Нету тоски безотрадней.

Вечером смолкни и слушай,

Грезам отдавшись беспечным.

Слышишь, вечерние души

Шепчут о нежном и вечном.

Ласковы быстрые миги,

Строго-высокие свечи,

Мудрые, старые книги

Знающих тихие речи.

Н. Гумилев.

14. В. Я. Брюсову

<Париж. 21 июля/3 августа 1907 г.>

Дорогой Валерий Яковлевич!

Если бы Вы знали, как глубоко я сознаю мою вину перед Вами. После Вашего любезного приема, после всего, что Вы сделали для меня, не писать Вам в продолжение двух месяцев — это преступленье, которому нет равных. Но, честное слово, все это время я был по выражению Гофмана (не гоголевского ремесленника и не русского поэта, а настоящего, немецкого) игралищем слепой судьбы. Я думаю, что будет достаточно сказать, что после нашей встречи я был в Рязанской губернии, в Петербурге, две недели прожил в Крыму, неделю в Константинополе, в Смирне имел мимолетный роман с какой-то гречанкой, воевал с апашами в Марселе и только вчера, не знаю как, не знаю зачем, очутился в Париже. В жизни бывают периоды, когда утрачивается сознанье последовательности и цели, когда невозможно представить своего «завтра» и когда все кажется странным, пожалуй, даже утомительным сном.

Все последнее время я находился как раз в этом периоде. Поэтому простите меня и напишите, как Вы обещали, о впечатлении, произведенном мною на Вас. Это будет более чем полезно для меня, потому что я не имею никакого понятия о самом себе. А то немногое, <что> я думаю об этом вопросе, так нелестно для меня, что всякое другое мнение способно привести меня в восторг. Это не скромность, и в минуты самонадеянности я объясняю это дурной привычкой всегда сравнивать себя с людьми, стоящими много выше меня. Поэтому помогите мне и теперь, как Вы помогали мне раньше в других вопросах.

Я собираюсь издать вторую книгу моих стихов, напечатав ее здесь и переслав для продажи в Россию. Для распространения ее там я думаю воспользоваться «Обществом распростр<анения> печатных изд<аний>», но если бы можно было устроить, чтобы за это взялся «Скорпион», как он это сделал для «Ор», то, конечно, я не просил бы ничего лучшего и заранее принял бы все условья. Я хотел бы знать, посоветуете ли Вы мне обратиться с этим к г<осподи>ну Полякову.

За последнее время я писал довольно много, и некоторые из моих стихов почти удовлетворяют меня. Я посылаю Вам одно не для печати, потому что оно скоро появится в сборнике, а из чисто ребяческого желания похвастаться своим прогрессом. Не осудите же меня за мой дурной вкус, и вспомните, что я считаю его недурным только для меня.

Искренне преданный Вам Н. Гумилев.

* * *

Юный маг в пурпуровом хитоне

Говорил нездешние слова,

Перед ней, царицей беззаконий,

Расточал рубины волшебства.

Плакали невидимые струны,

Огненные плавали столбы,

И смущались гордые трибуны,

И дрожали черные рабы.