Виталик не поехал после бара вместе с другими «господами» в прикормленный ими же бордель на Садовом кольце под «крышей» местного отдела милиции. После «представления» в баре ему отчаянно захотелось остаться одному. И на то была веская причина.

Необходимо было то ли выспаться как следует и всё забыть, то ли наоборот, всё вспомнить и попытаться понять, что это за жизнь такая, что это за время такое, когда ему и таким как он, всё позволено, ну, или почти всё… Казалось бы, Бог в темечко поцеловал, и где-то совсем рядом должно быть счастье, которое ещё с детства в его представлениях было непременно связано с достатком и богатством … А вот нету его! Нету – и всё! И времени, чтобы понять почему, тоже нет. Или не времени, а чего-то ещё… постоянно ускользающего. Тоскливо-тошное настроение охватило его от ботинок до волос.

…А, ведь, тоску на Руси никогда не спутаешь со скукой. Тоска – это боль и скрытое отчаянье, переходящее в вакуум безысходности. А скука – это ноль эмоций и отсутствие интереса.

До этого момента Виталик думал, что оно просто где-то застряло на подходе и не нужно пока «дёргаться». «Счастье есть! Его не может не быть», как утверждали за большие деньги в музыкальном клипе Михаил и Раиса Горбачёвы. Но потом выяснилось, что и у них самих с этим счастьем были проблемы. Или это – то самое, дурацкое счастье, за которое поднимают тосты: «… Так выпьем же за то, чтоб у нас всё было, и нам за это ничего не было!»? В общем, дурь какая-то и непонятки напряжные…

Не так давно Виталик начал задумываться, зачем всё это? Куда его несёт? И почему все его попытки остановиться, вырваться из череды каких-то необходимостей и зависимостей ни к чему не приводили?.. Да и как остановиться? Остановишься – тут же тебя «съедят». Это он чувствовал… Спинным мозгом чувствовал.

Когда-то, в юности, он решил, что будет жить не очень долго, но очень счастливо. И не станет повторять мамино-папину судьбу. И умрёт в один день. И всё быстро закончится. Или нет?..

Не так давно понял, что он из тех людей, которые нормальными не рождаются, а только становятся, что он из тех людей, которых очень много, очень близко, очень долго, и… очень зря. Он почти всегда мог ответить на любые вопросы, кроме собственных и дурацких. Впрочем, иногда это были одни и те же вопросы.

Ещё учась в институте, сообразил, что обременён ненужным обаянием, и девушки всегда активно интересовались его ежедневным расписанием, в надежде на возможную интересную личную жизнь. Личная жизнь была, но почему-то она не приблизила Виталика к достижению счастья. Того самого «Счастья», для которого, по утверждению отлакированного учебниками в советской школе Максима Горького, «человек рождается, как птица для полёта».

Он поумнел. В смысле сам Виталик, а не Горький. Время от времени он даже считал себя очень умным. Но это бывало нечасто и, наверное, случалось со многими.

…Придя домой, повалился на кровать, и почти сразу уснул. Ночью опять что-то чувствительно кольнуло под сердцем. Такое случалось. И сны какие-то странные снились. Жестокие и несправедливые. И с возрастом все чаще. Он включил свет. Пошарил рукой по простыне на кровати. В принципе искать-то там было нечего. Виталик жил один. Не хотел себя женить, как он сам говорил. Чувствовал инстинктивно, что это может помешать достижению того самого «Счастья». Тем не менее, на кровати что-то нашлось: омерзительно пухлый журнал. На русском языке: с сиськами, письками, открытыми ртами и разведенными в стороны ногами. Остался от любившей экспериментировать в постели Светки. Она не любила объяснять, ей проще было ткнуть пальцем в журнал: – Вот так хочу!..

Виталик не любил эту женщину. Но этот «организм» был очень сексуален и по-детски искренен в постели. Каждый раз, когда они добегали до двери его квартиры, она воспламеняла его таким взглядом, который мог бы, наверное, прожечь большую дыру в этой самой двери. Но дверь было жалко, и они падали на любую поверхность трёхмерного пространства, почти забывая о четвёртом измерении. То есть, о времени.

Она никогда не делала вид, будто лезла к ему в штаны исключительно потому, что ей интересен его внутренний мир. Так сказать, проникновение через штаны – в душу. Да, это проникновенно, но Светка довольно быстро поняла, что для него она – просто заводная блондинка для «потрахаться». И он действительно на какое-то время стал активным пользователем её вагины.

Однажды Виталик сказал Аркаше: – Наверное, для того, чтобы по-настоящему любить женщину, нужна какая-то отдельная жизнь. Я не могу любить женщину кое-как, ведь надо еще работать и через эту работу становиться самим собой.

Но Аркаша, скорее всего, не понял его. Виталик знал, что Светка тусуется и с Аркашей тоже. Не ревновал. И вообще, между ними считалось, что она – Аркашина женщина. И работала она в его фирме. Но в последнее время что-то изменилось в отношениях всех троих. И больше всего изменилась сама Светка. Что-то стало сквозить в ней жесткое, даже временами жестокое. И одновременно какое-то непрочное, оскольчатое. Теперь они встречались очень редко. И со Светкой, и с Аркашей. Было очевидно, что Светка окончательно определилась, и уводила Аркашу в свою жизнь.

Виталик полистал журнал, посмотрел на все эти красивые жопы, которые фотограф застал словно врасплох… И, вот ведь, что интересно, этому неизвестному фотографу, каким-то образом удалось поймать и передать в своих снимках очевидное: женщины, может быть, и имитируют оргазм, зато мужчины чаще всего имитируют сами отношения.

Впрочем, мастурбировать уже не хотелось. Вспомнились подробности последних двух недель. Он нервно отбросил журнал, закурил и задумался.

Ситуация с трудом укладывалась в голове, там явно для этого не хватало места.