Проверка обстоятельств дела была поручена соответствующему руководителю отдела Генеральной Прокуратуры, которым тоже оказался приятель Виктора Михайловича, с которым они вместе когда-то начинали служить простыми операми в райотделе. Но приятель каким-то образом через пару лет службы попал в кадровый резерв прокуратуры, потом стал помощником прокурора и тоже быстро стал подниматься по прокурорской «лестнице».

Этим приятелем был Анатолий Петрович Никитин.

Это сейчас он стал очень большим начальником. Это сейчас его карьере завидовали подчинённые. Это сейчас в его кабинете бывали и рядовые генералы, состоявшие на посылках у азербайджанских перепродавцов «товара», и мелкопоместные миллионеры, изнуренные классовой ненавистью к миллиардерам….

А, тогда он был молодым сотрудником районного розыска, выпускником престижного юрфака МГУ и только начинал понимать милицейскую службу, только узнавал, что почём и откуда что берётся. Он мог стать прекрасным оперативником. От природы своей внешностью больше напоминал представителя преступного мира, чем сотрудника «органов». И пользовался этим, но в меру. Он даже считал, что настоящий опер и должен быть похожим на тех, кого ловит. Этого зачастую требовали оперативные соображения, и он весьма успешно маскировался. У Трёх вокзалов ему даже неоднократно предлагали сексуальные услуги. Он хмурился и отказывался. – Для отсидевших – скидка! – кричали ему вдогонку.

Анатолий Петрович, а тогда ещё просто Толик, быстро сориентировался в интимной жизни своего отделения милиции. И понял, что здесь можно жить, если сможешь выжить.

В первый же день своей службы он автоматически прочитал объявление на информационном стенде:

«Телефон доверия службы собственной безопасности».

– Чьей, собственно, безопасности? – прошептал Толик в недоумении, и почувствовал, как вместе со способностью логически мыслить в нём поднималось недоверие к людям, которые не смогли сразу же обнаружить явное внутреннее противоречие в двух рядом стоящих словах «доверие» и «собственная безопасность». В дальнейшем, молодого сотрудника не слишком напрягала эта суровая служба, связанная с доверием. И он тоже старался держаться от этой службы на безопасном для доверия расстоянии. Хотя разного рода предложения были.

Толик всегда делал с определённой долей осмотрительности то, что от него требовало начальство, не конфликтовал с коллегами, и смог быстро заработать положительные характеристики от руководства, которые и помогли ему перейти на работу в прокуратуру.

Повзрослев, Толик стал Анатолием Петровичем, довольно сильно преобразился и внешне. Осмотрительный и внимательный на службе, в быту он неизменно оказывался весельчаком и балагуром. Своими гусарскими усами мог очаровать практически любую женщину в возрасте старше 25 лет. Анатолий Петрович даже стал обладать какой-то странной харизмой, которая заставляла новоиспеченных подружек, потеряв голову и схватив с собой только запасные трусики, переселяться к Анатолию в квартиру, оставляя в прошлом своих поклонников и любовников. А одна ради него даже бросила мужа с двумя детьми. Периодически у него случались романы относительно продолжительные. Но обычно они не приводили ни к чему.

В 35 лет он уже понял, что это только кажется, будто жизнь бурлит, кипит и куда-то стремится. На самом деле она холодна и даже местами пустынна, вокруг – никого. И чтобы заполнить ее близкими тебе людьми и наполнить хоть каким-нибудь теплом и содержанием, приходится прилагать массу усилий. А иначе будет расстилаться вокруг равнина с прозрачным холодным воздухом над ней и отдельными перебегающими в этом пустом пространстве человеческими фигурами…

Исключительно из этих соображений он и женился. Запоздало, но, всё-таки, женился. На женщине, которая тоже по-своему искала мужчину для дома, для семьи. В конце концов, оказалось, что они оба придерживались взглядов на брак весьма умеренных, и даже каких-то старинных.

Наверное, там тоже была любовь, а есть ли она вообще? Но, потом, когда это проходит, что остаётся?.. Семья? Жена, сын? Но они уже давно с Анатолием Петровичем обращались как с банкоматом на выдачу. Да, любовь обычно остывает, как подгоревшая яичница. Потом всё равно приходится съедать то, что получилось. Выбрасывать жалко – ведь сам жарил…

Кстати, о еде. Когда его жена Ольга варила кофе, то получался напиток богов, а когда он сам это делал, получалась какая-то бурда, напоминавшая отвар из торфа. Когда она жарила картошку, то получалось блюдо, о котором во рту оставались незабываемые воспоминания. А когда ему приходилось в её отсутствие делать то же самое, получались какие-то наполовину обуглившиеся шкварки, оставлявшие горечь во рту и желание просто пойти ресторан и напиться.

Годы шли, и живого времени у них становилось всё меньше. Они всё чаще ссорились, но едва их ноги соприкасались под одеялом, всё, понимали: «перемирие».

Вскоре и в жизни Ольги наступил тот день, который наступает в жизни почти любой женщины, когда она с грустью осознаёт, что интересная жизнь кончилась, потому что в джинсы втиснуть свою разбухшую задницу теперь не представляется возможным. И скорее всего, уже навсегда…

А кто виноват? Правильно!.. Она, как и любая женщина, перед тем как сделать больно мужчине, должна была его в чём-то обвинить, чтобы не винить себя. И она обвинила Анатолия Петровича во всём: – С тобой жить нельзя! И умереть нельзя!.. И вообще…

В такие моменты ему даже не хотелось утешать её. Его уже давно одолевали другие мысли: – Больная прямая кишка зачёркивала все радости жизни, а иногда даже её смысл. Поэтому, иногда можно было сказать: главное в человеке – не голова, и даже не лицо, а совершенно другое место…

Анатолий Петрович тоже сегодня утром получил приглашение от генерала Засекина приехать к нему в субботу и попариться в хорошо известной тому бане.

– Что-то случилось, – подумал Анатолий Петрович. Разговор с генералом по телефону ему тоже не особенно понравился.