Тем временем она одиноко лежала в их кровати, было уже около полпервого, может быть, час ночи, она думала о нем.

Перед тем как поехать к нему, она позвонила мне дважды, чтобы разделить со мной свое беспокойство. Бывает беспокойное счастье. Вспышки сильного удовольствия увлекают во мрак. Это был как раз случай Симона.

Она это знала. Я тоже. Я тоже хорошо это знал. Она звонила мне, чтобы спросить, что ей делать. Она хотела поехать за ним. По-моему, это была неудачная идея. Ему надо просто проветриться, сказал я, отпусти его, он вернется. Она спросила: В каком состоянии?

Я правильно оценивал риск, как и она. Но я также знал о тоске Симона, о его подобии жизни, подобии бытия, о мертвой душе, которую он тащил за собой. Она тоже, полагаю, но для нее это было не так, это был ее муж, она занималась им, заботилась о нем, тогда как я воспринимал все это иначе, я думал о музыканте, о художнике, я думал как художник, как человек искусства, короче, думал о приоритете искусства, а все остальное было неважно. Искусство с риском для жизни, кто думает так сегодня?

Послушай, сказал ей я, если ты действительно не можешь вот так сидеть и ждать его, поезжай за ним, увидишь сама, по крайней мере, ты увидишь его и будешь спокойна.

Лучше бы я промолчал. Вероятно, она была бы еще жива. Я говорю это, но нет, я зря себя извожу, она поехала бы в любом случае. Она любила Симона, как только может любить лишь женщина. Нам этого не понять.

Я рассказал об этом Симону. Он заплакал. Я сказал себе, ну и дурак же ты, ты действительно дурак. Я говорил это о себе, а не о Симоне, хотя мне случалось думать, что и он вел себя по-дурацки. Сразу же после смерти Сюзанны он приехал ко мне в деревню. И рассказал о своей эскападе.

9

После этого они пошли к своему столику, под взглядами мужчин и женщин, взглядами самыми различными, восхищенными, завистливыми, благодарными, зачарованными, и, по поданному Дебби знаку, быстрому жесту, бармен снова принес водку.

Билл занял свое место за роялем. Атмосфера разрядилась. Вместе со Скоттом и Полом он погнал фа-минорный блюз, который все знали. Все запели.

Дебби запела со всеми, затем перестала, как-то странно посмотрела на Симона и заговорила. Жаль, что вы женаты, сказала она, вы могли бы остаться, мы могли бы работать вместе, мы понимаем друг друга, я вам нравлюсь, вы мне нравитесь, как все глупо.

Как есть, сказал Симон, я не могу.

Чтобы расслабиться после двух-трех скорее энергичных вещей, Билл заиграл симпатичную ритурнель «That’s All».

Едва тема была заявлена, Дебби вскочила, как захмелевшая девчонка, и закричала: О, вот эту я люблю, я ее люблю, я хочу ее спеть, затем, посмотрев на Симона с умоляющим видом, спросила: Я могу? Конечно, ответил он.

Она была очень соблазнительна. Я понимаю, почему Симон не удержался. Не так чтобы исключительно красивая, но, признаюсь, за всю свою жизнь я никогда не встречал столь очаровательной женщины. Бывало, я даже завидовал Симону. Глядя, как она поет, сказал он мне, я понял, что пропал, я подумал: Я наверняка сдамся, еще поборюсь немного и дам себе волю ее любить.

Улыбающаяся Дебби поклонилась, как дебютантка на уроке танцев. Симон, в отличие от остальных, не хлопал. Он смотрел на Дебби. И когда она возвращалась к нему, ему в голову пришла глупая, идиотская, нелепая мысль: Она моя, а затем мысль еще более идиотская, более невразумительная: Она изначально моя. Он был пьян. А значит, проницателен. Пьяными мы очень ясно видим внутри себя.

Мне хорошо, сказала она, усевшись напротив него. Не напротив него, а рядом с ним, она придвинулась к нему. Похоже, она действительно чувствовала себя отлично. На ее отличное самочувствие было приятно смотреть.

Ах, мне так хорошо, сказала она, что это меня даже гнетет, сжимает мне сердце, я задыхаюсь, так мне хочется вас поцеловать, а что, вот возьму-ка и поцелую. И, не спросив его мнения, нашла место для поцелуя, в верхней части щеки, плохо выбритой, даже вообще не бритой, в сонной испарине, возле скулы. Симон подыхал от жары. Уста, свежие губы Дебби на его щеке. Ему стало еще жарче. Сердце быстрее забилось, в страхе.

Мне нужно на воздух, сказал он, я задыхаюсь, я спекся, и потом, я пьян; может, поедем спать, а? Не дождавшись конца? спросила Дебби. Я уже не могу, ответил Симон. Они почти закончили, сказала Дебби, они останавливаются в два, затем я вас отвезу, привезу в гостиницу, если, конечно, вы еще раз не передумаете.

Четверть часа отделяла его от закрытия клуба. Полчаса от прохладной постели. Он расслабился, позволил своему телу уснуть, застыть, приткнув его к плечу Дебби, он также почувствовал, как ему хорошо, и, плывя с легкостью защищенного ребенка, вновь мысленно увидел инженера, Сюзанну на вокзальном перроне, резюме своего дня, этакую ежедневную небольшую смерть, а потом однажды видишь, как прокручивается вся жизнь, подумал он.

Дебби разбудила Симона, нежно приподняв его голову. До этого голова Симона нежно опустилась на плечо Дебби. Дебби дала ей спуститься в ложбину между плечом и шеей. Волосы Симона щекотали ей щеку.