Может, это и не единственная альтернатива, но, безусловно, самая привлекательная.

— Джеймс! — окликнула она его с выражением участия в сапфировых глазах. — Вы уверены, что с вами все в порядке?

Он кивнул, заставив себя кашлянуть еще несколько раз.

— Не нравится мне ваш кашель. — Ее теплая ладонь нежно коснулась его щеки.

Джеймс резко втянул в себя воздух. Элизабет стояла очень близко, так близко, что он почувствовал, как напряглось его тело.

Она передвинула руку ему на лоб.

— У вас довольно странный вид, — заметила она, — но жара нет.

Он скорее выдохнул, чем сказал:

— Я здоров.

— Может, позвонить, чтобы принесли чай?

Джеймс быстро замотал головой:

— Совершенно незачем. Я… — Он кашлянул. — Почти прошло. — Он слабо улыбнулся. — Видите?

— Вы уверены? — Элизабет убрала руку, продолжая вглядываться в его лицо. Постепенно его затуманившийся взор прояснился, и на смену ему пришло бодрое уверенное выражение.

Жаль. Этот мутный несфокусированный взгляд был неплохой прелюдией для поцелуя.

— Вы здоровы? — уточнила она. Джеймс кивнул.

— В таком случае, — сказала она тоном, который выражал, с его точки зрения, полное отсутствие сострадания, — я пойду домой.

— Уже?

Элизабет повела плечиком, проделав это удивительно мило.

— Больше мне здесь нечего делать. Мистер Данфорд отозван в Лондон таинственным маркизом, что же касается белокурого Адониса, который принял меня за легкодоступную служанку, — вряд ли мне удастся вырвать у него предложение.

— Какой еще Адонис? — Боже правый, неужели это его голос? Он и не подозревал, что способен говорить таким сварливым тоном.

— С лицом ангела, — подсказала она. — И манерами быка.

Джеймс кивнул, чувствуя себя намного лучше.

— Фелпорт.

— Кто?

— Сэр Бертрам Фелпорт.

— А-а! Тот самый, который склонен к выпивке?

— Совершенно верно.

— Откуда вы их всех знаете?

— Я же говорил, что мне приходилось вращаться в светских кругах.

— Если вы так близко знакомы с этими людьми, почему бы вам не поздороваться с ними?

Это был хороший вопрос, на который Джеймс приготовил достойный ответ:

— И позволить им увидеть, как низко я пал? Ни в коем случае.

Элизабет вздохнула. Она как никто понимала его чувства. Ей пришлось пройти через деревенское шушуканье, указующие пальцы и хихиканье за спиной. Каждое воскресенье она приводила свою семью в церковь и, вытянувшись в струнку, сидела на скамье с таким видом, словно по собственному желанию вырядила своих младшеньких в вышедшие из моды платья и заштопанные на коленях бриджи.

— У нас с вами много общего, — мягко сказала она.

В его глазах мелькнуло странное выражение, похожее на боль или, возможно, стыд. Элизабет поняла, что нужно срочно уходить, потому что единственное, чего ей хотелось, так это обвить его руками и утешить — как будто такая хрупкая женщина, как она, может заслонить сильного, крупного мужчину от всех тревог и забот.

Что очень глупо с ее стороны. Он не нуждается в ней.

Надо бы и ей перестать нуждаться в нем. На данном этапе ее жизни это непозволительная роскошь.

— Я ухожу, — поспешно бросила Элизабет, ужаснувшись хрипловатому звучанию собственного голоса. Протискиваясь мимо него, она задела плечом его руку и вздрогнула. На какую-то долю секунды ей показалось, что Джеймс остановит ее. Она чувствовала его колебания, уловила движение руки, но в конечном итоге он только спросил:

— Увидимся в понедельник?

Она торопливо кивнула и вышла.

В течение нескольких минут Джеймс продолжал смотреть на дверь. Запах Элизабет все еще витал в воздухе — легкая смесь клубники и мыла. Невинное сочетание, но вполне достаточное, чтобы его тело пребывало в напряжении, томясь от желания ощутить ее в своих объятиях.

В объятиях, как же! Кого он пытается обмануть? Он хотел почувствовать ее под собой, над собой и вокруг себя.

Он желал ее, и точка.

Что, черт побери, ему делать со всем этим?

Джеймс уже распорядился выслать банковский чек на ее имя — разумеется, анонимный. В противном случае Элизабет его просто не примет. Он надеялся, что тем самым положит конец всей чепухе относительно ее брака с первым же солидным — в смысле кошелька — мужчиной, которого она сумеет окрутить.

Но это никоим образом не влияло на неразбериху, в которой очутился он сам. Когда тетка разыскала его сегодня, огорошив сообщением, что Элизабет уединилась с Данфордом, он испытал такой приступ ревности, какой и вообразить себе не мог. Она сдавила ему сердце, проникла в кровь, лишила здравого смысла. Он был не в состоянии думать ни о чем другом, кроме того, как выкурить Данфорда из Суррея и отправить назад в Лондон.