— Я.

Она снисходительно усмехнулась:

— Вам так кажется. Это у вас пройдет. Большинство мужчин поначалу воображают, что они не хотят.

— Ничего подобного, — запальчиво сказал он. — Я никогда этого не сделаю.

Она внимательно посмотрела на него. Что-то в его тоне и выражении лица говорило ей, что он совершенно искренен.

— А как же ваш новый титул? — спросила она. Он пожал плечами:

— Что с ним такое?

— Как что? Если вы не женитесь и у вас не появится наследник, титул угаснет вместе с родом. Или перейдет к какому-нибудь противному кузену.

В его глазах появились искорки смеха. Таким он ей нравился больше.

— Откуда вы знаете, что все мои кузены противные?

Ее лицо тоже оживилось улыбкой.

— Все двоюродные, да еще претендующие на титул, бывают препротивными. Разве вы не знаете такого правила?

— Ваши слова еще раз свидетельствуют о том, что вы досконально изучили мужчин, — с преувеличенным восхищением произнес он.

Она победоносно взглянула на него:

— А раньше вы мне не верили.

Саймон вновь сделался серьезным и замолчал.

— Это стоит того? — потом спросил он.

— Что стоит чего?

Он на мгновение отпустил ее руку и махнул в сторону толпы гостей:

— Все это. Бесконечный парад тщеславий и честолюбий. Пребывание матери в роли сторожа за спиной.

Дафна фыркнула:

— Не думаю, что мама пришла бы в восторг от этого сравнения. — И, сразу сделавшись серьезной, задумчиво добавила:

— Да, думаю, это стоит того, выражаясь вашим языком. Потому что все это называется жизнью.

Она замолчала, и он подумал, что больше ничего не услышит на эту тему, но она заговорила снова, глядя ему прямо в лицо большими потемневшими глазами:

— Я хочу мужа. Хочу семью. И если подумать, то мое желание не так уж глупо и безрассудно. Я четвертая в се,мье из восьмерых детей, почти ничего не знаю и не видела, кроме нашего дома, сестер, братьев, и не представляю существования вне их окружения.

Саймон не сводил с нее глаз, а в голове звучал тревожный сигнал-предупреждение: ты хочешь ее, ты готов пойти на любую глупость, чтобы в конце концов овладеть ею, но ты не должен, не смеешь этого делать. Даже пытаться. Даже думать об этом. Не смеешь нарушать ее душевный покой, разбивать хрупкие стены мира, в котором живет ее душа. Ведь тем самым ты и себя выведешь из равновесия, пускай призрачного, и не сможешь уже никогда обрести успокоения.

Она, как все нормальные люди, хочет семьи, ребенка, а ты… Ты даже думать об этом не хочешь!

Тебе она нравится, приятно быть рядом с ней — как ни с кем раньше. Но ты не смеешь даже прикоснуться, ты обязан оставить ее для кого-то другого…

— Что с вами? — негромко спросила она и улыбнулась. — Куда-то улетели мыслями? Витаете в облаках?

Он отвел взгляд.

— Просто задумался над вашими словами.

— Неужели они стоят того?

— Вполне. Не могу припомнить, когда слышал последний раз такие простые, откровенные речи, полные глубокого смысла.

— Вы мне льстите, ваша светлость.

— Сейчас не надо иронии, мисс Бриджертон. Ведь хорошо, если человек знает, чего хочет.

— А вы знаете?

Как ей ответить? Как и у всех, были вещи, о которых он не мог, не хотел говорить ни с кем. Даже с самим собой. Но как легко беседовать с этой необычной девушкой, так не похожей на других из ее круга. Они ведь только-только познакомились, и разве может он позволить себе откровенность?

В конце концов с явной неохотой он проговорил:

— Еще в юности я пришел к некоторым заключениям. Дал себе кое-какие клятвы… И пытаюсь их выполнять.

Она не сумела скрыть любопытства, однако правила хорошего тона не позволяли ей быть чрезмерно настойчивой, и она ограничилась полушутливой фразой:

— Ну вот, мы стали по-настоящему серьезными. А ведь единственное, что собирались выяснить, это кому из нас противнее на сегодняшнем балу.

Вот и это их объединяет, подумал Саймон: протест против привычек и правил общества, к которому они оба принадлежат.

Именно в этот момент в его голове мелькнула странная, даже дикая идея. Однако такая занятная! И в то же время опасная. Весьма рискованная, потому что означала, что ему предстоит длительное время находиться в обществе этой девушки, в ее компании, испытывая при этом то, что он уже начал ощущать, но не имея права что-либо делать для осуществления своих желаний.

Ох, все это очередная глупость! Дурацкий всплеск эмоций. Отзвук тех времен, когда он был почитаем в среде таких же юных шалопаев за то, что умел придумывать внезапные и блестящие ходы и розыгрыши, которые расцвечивали тусклую студенческую жизнь.