Она выбрала самый большой моток пряжи серого цвета и пару толстых деревянных спиц, отполированных до блестящей гладкости, очевидно, в результате долгого использования. Над рисунком думала недолго, вспомнила, каким ей бабушка шарфы вязала.

Работа продвигалась энергичными темпами, но тут вдруг затрезвонил телефон.

Нет, это не Сигги.

Аннеке.

Видимо, решила поделиться впечатлениями об отдыхе. Желание не отвечать на звонок Валька подавила, всё-таки ж подруга.

Минут пять Аннеке тараторила так, что слова было не вставить. Она взахлёб рассказывала о комфорте отеля, о нескольких бассейнах с морской водой, об экзотических блюдах «шведского стола», об экскурсиях к локальным достопримам, об одолевающих её местных поклонниках, о…

Валька слушала терпеливо и иногда вежливо поддакивала. Она была рада, что подруга так довольна отдыхом.

Наконец прозвучал вопрос:

— Тиина, что я всё о себе, да о себе, а как у тебя дела?

— Потрясающе! — честно ответила Валька. — Только вот поволновалась сегодня немного.

— Поволновалась? Из-за чего?

— Из-за овец. Отвозили их на дальнюю ферму.

— Овец? Зачем?

— Чтобы не отравились. Здесь пепел.

— Пепел? У вас что, пожар был???

— Нет. У нас извержение.

— Какое ещё извержение?

— Вулканическое. Это такая жуткая красота, ты даже не представляешь. Мы вчера ездили на него смотреть.

— Вы — это кто?

— Это Сигги и я.

— Какой ещё Сигги?

— Фермер, у которого я живу.

— Так-так-так. С этого места поподробнее. У которого или с которым? — Аннеке задала этот вопрос с лёгкой ехидцей.

— У которого… с которым… Аннеке, если бы ты знала, какой он… Как подумаю, что завтра уезжать…, — в трубке раздались Валькины всхлипывания, слеза выкатилась из её левого глаза, проехалась по щеке, капнула на полотно шарфа и растворилась в рыхлой шерсти.

— Ну, ты даешь, тихоня, — сказала Аннеке слегка потухшим голосом, и в этом голосе, недавно звеневшим от счастья, послышались нотки зависти.

— Аннеке, я, кажется, влюбилась.

— А он?

— А он — не знаю. Но он такой… такой… Он самый лучший… Но только завтра я от него уеду.

— Ну, что поделать, — пыталась успокоить подругу Аннеке, но в её тоне явно чувствовалась нехватка искреннего сочувствия.

На этом разговор увял, девушки сказали друг другу несколько ничего не значащих фраз и попрощались.

Валька вязала хорошо и быстро, практически вслепую. Растянув в руках полотно шарфа, она решила, что пора закругляться. Закрыла петли, свернула шарф и аккуратно пристроила его на стеллаже в кладовке, можно сказать, на самом видном месте, чуть подвинув в сторону топор.

И очень своевременно она это сделала. Вернулся Сигги. Из шоппера весёленькой расцветки выглядывали разные вкусности — приличных размеров плод манго с красным бочком, большая кисть крупного розового винограда, желтые кончики бананов.

— Ого, сколько всего, — удивлённо воскликнула Валька.

— Ночь длинная, съедим. Надеюсь, ты не собираешься проспать с вечера до утра?

Сигги улыбался, но на донышке серых омутов его глаз затаилось… Вальке хотелось верить, что это грусть из-за её предстоящего отъезда.

— Кстати, сегодня у нас на ужин национальное исландское блюдо. Называется свид, — сказал он как всегда спокойно.

И Ауста внесла в столовую поднос с двумя большими плоскими тарелками. А на каждой тарелке лежало такое… такой… такая жуткая половина запечённой бараньей головы[1] — даже с глазами и зубами — в обрамлении гарнира из картофельного пюре, отварной моркови и листьев свежего салата.

На мгновенье Вальке стало не по себе (как. это. можно. есть?).

Однако национальные традиции хозяев следует уважать, и Валька не подала виду, что "фирменное блюдо" её испугало. Да к тому же известно, что голод не тетка, а от тарелки с запечённой жутью исходил такой аромат, что Валькины слюнные железы немедленно приступили к интенсивной работе. И, чувствуя на себе испытующий взгляд Сигги, Валька решительно вооружилась ножом и вилкой.

— Никогда не ела такой аппетитной еды, — сказала она мужественно и провела остриём ножа по бараньей щеке, а потом взглянула в серые глаза Сигги.