Ни солнце, ни смерть не допускают долгого взгляда.

Люди нередко похваляются даже самыми преступными страстями, однако зависть – страсть малодушная и постыдная, в которой никто не решится признаться.

Ревность в чем-то оправданна и справедлива, ибо это – стремление уберечь нашу собственность или то, что мы таковой считаем, а зависть – бешеное озлобление против чужого достояния.

Чинимое нами зло приносит нам не столько ненависти и преследований, как наши добрые качества.

В нас больше силы, нежели воли: нередко, почитая что-то невозможным, мы просто пытаемся оправдаться в собственных глазах.

Когда бы мы не имели недостатков, нам не было бы столь радостно подмечать их у ближних.

Ревность питают сомнения; она превращается в бешенство или исчезает, как только сомнения переходят в уверенность.

Гордыня никогда не бывает внакладе и не терпит убытков, даже отрешившись от тщеславия.

Не имей мы собственной гордыни, не приходилось бы сетовать на чужую.

Все люди равны в своей гордыне, разнятся лишь средства и способы ее проявления.

Природа, в заботе о нашем благополучии столь мудро устроившая наши телесные органы, еще наделила нас гордыней – по-видимому, чтобы избавить от мучительного сознания нашего несовершенства.

В наших предостережениях людям оступившимся больше гордыни, нежели доброты; мы отчитываем их не столько затем, чтобы исправить, сколько затем, чтобы убедить в своей праведности.

Мы даем обещания, сообразуясь с собственными надеждами, а исполняем их, сообразуясь с собственными страхами.

Интерес говорит на всех языках и надевает любые личины, в том числе и незаинтересованности.

Иных интерес ослепляет, другим служит путеводным светом.

Слишком усердные в малом обычно утрачивают способность к великому.

У нас не довольно сил, чтобы вполне следовать собственному разуму.

Человек нередко считает, что управляет собой, меж тем как что-то управляет им; и пока умом он стремится к одной цели, сердце незаметно увлекает его к другой.

Сила и слабость духа – выражения неудачные: речь всего лишь идет о хорошем или дурном устройстве телесных органов.

Прихоти нашего нрава куда причудливее капризов судьбы.

Привязанность или безразличие философов к жизни – не более чем разные пристрастия их себялюбия, спорить о которых так же не стоит, как о пристрастиях в еде или в выборе цветов.

Конец ознакомительного фрагмента.